Мир Чарльза Диккенса - [49]

Сестры Хогарт

В 1835 году владельцы «Морнинг кроникл» затеяли издавать вечерний выпуск. Редактором его они назначили Джорджа Хогарта из Эдинбурга, который смолоду занимался адвокатурой, а именно был присяжным стряпчим. В зрелые годы, убедившись в своей неспособности добиться успеха на поприще закона, он взялся за журналистику. В свою бытность редактором Галифакской газеты, он способствовал превращению Йоркшира, этой цитадели вигов, в избирательный округ, голосующий за тори. Хогарт не замедлил обратить внимание на своего молодого коллегу Диккенса и велел заказать ему какой-нибудь материал для газеты. Диккенс принес свои лондонские зарисовки, вошедшие потом в книгу «Очерки Боза». Под этим Псевдонимом они и были опубликованы в «Ивнинг кроникл», и недельное жалованье Диккенса с пяти гиней возросло до семи.

Ничего удивительного, что Диккенса тянуло к этому интеллигентному человеку, который был к тому же заметно старше его. Но не только нужда в покровительстве делала для него столь привлекательным дом Хогартов в Фалхэме — в то время утопавшей в садах окраины Лондона. Джордж Хогарт был человеком большой культуры, знатоком музыки и одним из основателей Эдинбургского фестиваля^{40}. Отец его жены в свою очередь был видным музыковедом и другом Бернса. Но все это затмевало одно обстоятельство из прошлого Хогарта. Хогарт был сродни Бэллентайнам, издателям Вальтера Скотта, и, несмотря на тяжбу этого семейства с великим романистом, потерпевшим в конце жизни финансовую катастрофу, оставался его другом и советчиком в юридических вопросах. Редкий писатель не преклоняется перед кем-нибудь из своих предшественников. Диккенс почитал Вальтера Скотта — и не только за его книги, но и за отличавшее того достоинство, за самоотверженность и неутомимость, с которыми тот отдавался литературному труду. Правда, Диккенсу, скорее всего, была несимпатична потребность Скотта отрицать, что он является профессиональным писателем, — нечто подобное было и у Теккерея, и Диккенса это в нем возмущало. С другой стороны, желание Вальтера Скотта считаться сельским джентльменом было Диккенсу симпатичнее, чем он хотел бы себе в том признаться. Так или иначе, но Диккенс был многим обязан Вальтеру Скотту, ибо без его литературного влияния не было бы «Барнеби Раджа» — книги, в которой Диккенс впервые отбросил вольную структуру «романа большой дороги», унаследованную им от его прежних кумиров — Фильдинга и Смоллета. В 1835 году, когда Диккенс познакомился с Хогартом, Скотт всего три года как умер и не только считался крупнейшим романистом у себя на родине, но и на континенте делил с покойным лордом Байроном славу крупнейшего представителя английской литературы. Дом Хогарта был для Диккенса соединением культуры и воспитанности — здесь ничто не напоминало мещанскую роскошь Биднеллов. Конечно, здесь ощущалась известная необеспеченность, но Диккенс привык к ней в собственном доме, и этим его было не удивить.

Дом Вальтера Скотта в Абботсфорде.

Здесь он повстречался со старшей дочерью Хогарта, Кэтрин, посватался к ней и женился, что имело для него важные, но никак не счастливые последствия.

Кэтрин, когда они познакомились, исполнилось двадцать. У нее были глаза с тяжелыми веками, и в ее красоте таилась какая-то загадочная томность, что-то не успевшее еще, казалось, раскрыться; впечатление это, впрочем, было обманчиво — ведь у стольких женщин загадочная улыбка Моны Лизы лишь маскирует душевную вялость! Ухаживания Диккенса, нет сомнения, активизировали ее духовную жизнь больше, чем он или она могли ожидать. Она оказалась способной шутить, выдумывать каламбуры, изобрести порой что-нибудь абсурдное и неожиданное. И хотя в его письмах к ней почти с первых дней не чувствуется страсти, по ним, мне кажется, можно понять, что влюбленных, во всяком случае поначалу, связывало какое-то общее, исполненное юмора отношение к жизни (что удивляет — от нее этого трудно ожидать). Отрывок из письма, написанного кузине перед свадьбой, даже заставляет нас думать, что она была девушкой живого ума, склонной позлословить и, возможно, способной на злую шутку («Представь себе, она воображала, что будет моей подружкой на свадьбе, но на днях я вывела ее из этого заблуждения. Маменька-старушка каждый день умирает, но никак не отдаст богу душу»). Однако по мере того, как проходила влюбленность, их веселая дружба постепенно слабела и, напротив, выявлялось различие характеров.

Многое с самого начала говорило, что их брак не будет удачным. Хогарты, конечно, были интеллигентны, но хозяйство, велось у них беспорядочно, чистоты в доме не было; Диккенс же совершенно иначе представлял себе свою жизнь в период, когда добьется успеха, и терпеть все это был не намерен. Он положил много сил на то, чтобы обрести внутреннюю дисциплину, которая навсегда исключала опасность жить подобно родителям — транжирить без зазрения совести, а потом кое-как сводить концы с концами. Он и жене готов был помочь добиться подобной же самодисциплины и расстаться с богемными привычками родного дома. И он этого добился — но не столько помог ей, сколько заставил ее, подавил, и заодно — это была дорогая расплата — вытравил в ней индивидуальность, которая когда-то его привлекла, так что теперь она с тем же безразличием жила в устроенном и уютном доме мужа, с каким раньше — в безалаберном родительском.