Мир Чарльза Диккенса - [119]

Отличие этого романа от предшествующих волею случая состоит еще и в том, что его иллюстрировал новый, молодой художник — Маркус Стоун, сын старинного, к тому времени покойного друга писателя. После смерти отца Маркус Стоун написал Диккенсу письмо, приложив сделанный им в тринадцать лет набросок подметальщика Джо. Рисунок так понравился Диккенсу, что, обрадованный возможностью помочь сыну старого товарища, он заказал Стоуну иллюстрации к «Нашему общему другу». Рисунки Стоуна по сравнению с рисунками Физа в целом более «реалистичны», им, к сожалению, не хватает гротеска в сценах с Боффинами, Хлюпом или Веггом, зато в изображении молодых героев — Юджина, Беллы или Лиззи — они более в тон домовитости и драме, какими их представляли в средневикторианскую эру. Стоун дожил до 1921 года, в поздневикторианскую эпоху он стал модным художником, особенно преуспев в картинах семейных драм, где в костюмах восемнадцатого века щеголяла совершенно бесспорная викторианская Англия; еще недавно эту красоту можно было увидеть на засиженных мухами стенах гостиниц и меблированных комнат приморских курортов. Еще успешнее отвечал зрелому викторианскому реализму и духу позднего творчества Диккенса молодой Льюк Филдс (впоследствии громкое имя в Королевской Академии), иллюстрировавший «Тайну Эдвина Друда»; его наивысшая удача — та сцена, где Джаспер обрушивает на Розу невыносимое бремя своей любви.

Мы не можем пройти мимо исчезновения из диккенсовского окружения Хэблота Брауна (Физа). Последними его рисунками были иллюстрации к «Повести о двух городах», где он явно был не в своей стихии. Но начиная с его первых рисунков в 1836 году к «Пиквикскому клубу» и «Воскресенью в трех его аспектах»^{131} его портреты диккенсовских героев — хотим мы того или нет — глубоко запали в сознание читателей. Лучшие работы Физа — это миссис Гэмп и мистер Пексниф, миссис Скьютон и Майор, Микоберы и мистер Дик, мистер Скимпол, вплоть до миссис Мердл, принимающей миссис Гоуэн, и — самая большая удача Физа — мистер Доррит, принимающий мистера Нэнди. Другие иллюстраторы Диккенса были лучшими рисовальщиками — Крукшенк, Сэмюел Палмер, может быть, даже Лич и Каттермол, но никто не сделал для писателя больше, чем этот застенчивый человек, как-то случайно выпавший из жизни Диккенса^{132} и вообще из литературной жизни.

Американское турне

В течение четырех лет после выхода в свет «Нашего общего друга» Диккенс, несмотря на убывающие силы, все чаще выступает с публичными чтениями; ясно, что возбуждение и трата энергии, вызываемые чтениями, окончательно расшатывали его здоровье.

В феврале 1866 года врач Диккенса Фрэнк Берд, брат его самого старого друга Томаса Берда, настоял на обстоятельном медицинском обследовании. О его результатах Диккенс, смягчая краски, сообщал Джорджине:

«Выясняется, что у меня некоторое нарушение сердечной деятельности. Пошаливает сердце. Чтобы призвать его к порядку и заставить кровь бежать быстрее, мне прописали железо, хинин и дигиталис. Если в течение определенного времени это не даст результатов, то надо будет консультироваться с кем-нибудь еще. Конечно, я не настолько наивен, чтобы полагать, что за все мои труды не придется расплачиваться. С недавних пор я замечаю спад в моем оптимизме и жизнерадостности — иными словами, в моем обычном тонусе».

Вторая консультация оказалась необходимой, но она не внесла никакой утешительной поправки в диагноз доктора Берда. Однако уже 10 апреля состоялось первое из тридцати чтений, организованных Чеппеллами с Бонд-стрит, которые с этого времени будут организовывать все его поездки. Единственным светлым пятном в этой затее был импресарио Чеппелов Альфред Долби; его неусыпное внимание и жизнерадостность немало скрасили последние сумбурные годы писателя; и, конечно, его приятно волновали и поддерживали сами выступления и восторженный прием публики, но досаждали частые недомогания. Некоторые чтения не обходились без инцидентов: женщины падали в обморок, рыдали старые друзья, Диккенс успокаивал слушателей, предотвращая массовую истерию.

Отъезд Диккенса в Америку. Журнал «Джуди».

Возможно, эти редкие драматические происшествия были ему на пользу, поскольку отчасти снимали напряжение многомесячных поездок: железнодорожные переезды из города в город, гостиницы (он отказался пользоваться гостеприимством частных лиц), дальние утренние прогулки, выступления днем или вечером (а то и оба раза в день), лихорадочное возбуждение, оглушительный успех, встречи со старыми друзьями, допускаемыми в артистическую уборную, легкие ужины, все более щадившие здоровье (под конец это были устрицы и бокал шампанского), новые гостиницы, опять железная дорога — и так по всей Британии, вдоль и поперек. Заработать побольше, чтобы раньше уйти на покой, отложить перо и дать отдых усталому воображению (верил ли он сам, что это возможно?), на худой конец — чтобы обеспечить независимость своим любимым Джорджи и Мэйми, оставить приличную сумму Кэтрин, побаловать Эллен, помочь сыновьям распутаться с растущими трудностями, когда его самого уже не будет с ними. Вот выдержка из письма 1867 года, дающая некоторое представление о его мученических буднях: