Мир без лица. Книга 1 - [75]

— Ну?! И что ты с собой сотворил?! — рявкнула Мулиартех на весь зал. Не сбежавший до сей поры народ группками и поодиночке потянулся к выходу.

— Ада… — поднял на меня провидец затуманенные не то глаукомой, не то унынием глаза. — Ада, я не сделал того, что ты велела. И он отомстил. Он вселился в меня. Я его чувствую внутри головы, Ада. Он хочет заставить меня все вернуть.

— Не заставит. Умереть — это пожалуйста. А возвращать назад ты ничего не будешь. — Сейчас у нас одно спасение — быть категоричными до жестокости. Здешний Аптекарь, или как его теперь называть, должен понять: победа ему не светит.

— Я… не… могу… умереть, — с трудом выговаривает Марк. — Он мне не даст. Я бы умер, только бы от него избавиться. Господи, какой же это мерзкий старый говнюк!

— Ну, ты его затем сюда и вытеснил, чтобы не встречаться с его мерзостями, — рассудительно замечает Мореход. — А он в твоем неприбранном мире разгулялся, стал несколько мерзее, потом еще мерзее — и вот, дозрел… до совершенства.

Я вглядываюсь в душу Марка. Ничего особенно мерзкого я в ней не вижу. И вообще не вижу ничего нового. Обычная мужская душа: инфантилизм, похоть, жадность, самомнение, тревога, обида на весь свет и вера в свой неувядаемый талант. Нормально. Главное, что талант Марка никуда не делся и по-прежнему сиял теплым светом, словно золотой топаз, просвеченный яркой лампой.

— Да ничего особенного, — прихожу к выводу я. — Конечно, пропорции слегка поменялись, но ты все тот же, что и был. И скоро станешь прежним. И даже лучше прежнего. Потому что прозреешь. Обязательно прозреешь.

— А что ТЫ чувствуешь, Марк? — Морк присаживается на корточки у ног провидца и кладет синюю ладонь ему на руку.

Но Марк, поморщившись (!), освобождается. Он глядит Морку в лицо с изумленной неприязнью, словно видит того впервые. Потом обводит нас глазами и сглатывает с таким видом, точно его вот-вот вырвет. Хотя отвечает нормальным голосом, размеренным и четким:

— Мне почему-то отвратительны все вы. И ты, и Мулиартех, и Ада. Мне кажется, что у вас на коже — липкая слизь, а души еще гаже, чем тела. Мне хочется гнать вот этого, — он указывает на Фреля, но не рукой, а каким-то ящеричьим движением головы, словно хочет проткнуть нашего приятеля подбородком, — кнутом вдоль набережной. Лупить его, пока в мясе не забелеет позвоночник. Забить до смерти. А потом вернуться и сжечь «Кабаний взбрык». Нефиг ему красоваться тут, будто прыщу на жопе.

— Гомофобия, ксенофобия и ненависть к богатеньким Буратинам, — равнодушно констатирует Мулиартех. — Ничего себе, «все тот же». Мальчик здорово поплохел с нашей последней встречи.

Мне приходится согласиться. Марку были противны подобные чувства, он от них отказался, но вытравить окончательно не смог. И здешний Аптекарь, средоточие отвергнутых норм морали, пустился на хитрость: открыл своей личности путь из темных глубин прямо в разум провидца. Чтобы превратить умного, терпимого, современного парня в кучу, гм, устаревших понятий.

— Мореход, как вывести эту дрянь? — поворачивается к господину бессменному консультанту Морк.

Неправильный вопрос. Марк — не дом, зараженный термитами и тараканами. Его нельзя опрыскать ядом и вымести дохлых паразитов за порог. Мореход, как я и ожидала, пожимает плечами и попыхивает трубкой. С удрученным видом. Хорошо хоть приличествующее выражение лица надел. Внутри-то он наверняка ладошки потирает: ага, загадка! Ага, задачка! Ага, развлеченьице! Ну вылитый доктор Хаус.

— Одно хорошо, — окрепшим голосом произносит Марк. — Я сознаю, насколько я мерзок, и не желаю тут оставаться. Если торчать в городе, я его засру собой. Буду мешать Мэри Рид и этим троим кошмарикам ломать все, что я тут наваял. Расшатывать систему не позволю. Буду таскаться за ними и ловить случай подгадить. Мне пора уходить.

— Куда же ты пойдешь, бедолага? — неожиданно встревает Фрель. — За чертой города — селитряные пустоши, в обе стороны, черт его знает докуда. Если их пересечь, окажешься в пустыне. Солончаки и скалы, ничего кроме солончаков и скал. Я пробовал уйти отсюда, найти другое место для жизни, но…

— Но тебе придется попробовать еще раз, парень! — поднимается на ноги Морк. — Вот вместе и попробуем. Пройти через ад и найти что-нибудь. Для жизни.

— Зачем? — шепчет Марк, зажмурившись. Видимо, чтобы не смотреть на нас, таких отвратительно-липких обладателей гадких тел и гадких душ. — Зачем ты хочешь убить себя? И его? И их? — он, не открывая глаз, вытягивает старчески-дрожащую, слабую руку в нашу с Мулиартех сторону. — Вы же не можете жить без воды, я помню.

— Это вода не может жить без нас, — мягко говорю я. — Вода притягивает нас к себе, а мы притягиваем ее. С нами ты и Фрель в безопасности. И там, где нет воды, она появится, если мы ее позовем. Собирайся. Незачем сидеть здесь и считать потери. Пустыня заждалась.

Я не боюсь пустынь. Фоморы могут устроиться в песках не хуже, чем в городе. Не зря же мой кузен Асгар всей душой прикипел к барханам и дюнам, роет там и роет, будто суслик. Он — душа любой археологической экспедиции, залог того, что не придется замораживать работы из-за типичной проблемы — слишком дороги поставки воды на место раскопок. Где Асгар — там и вода. Его считают славным, удачливым парнем, практически талисманом. Неужто Марк сдрейфит тронуться в дорогу в окружении целых трех талисманов?