Мир без хозяина - [31]

Поистине метаморфические преобразования коснулись меня с наступлением спасительного мрака: затрепетали, торжествуя, разорванные в клочья жилы, обильно наполняясь узурпированным былым могуществом; в мгновение ока глубокие ороговевшие ожоги, коими щедро наградило меня шипящее железо, затянулись, подобно мутной глади озера, познавшего морозное касание зимы; осколки сокрушённого рассудка, что так усердно силились развеять по ветру проклятые стихи и дурные тошнотворные напевы, собрались воедино, дав мне точно знать, как действовать и какой суд вершить. Гвозди, что удерживали меня и мучили неволей, треснули и преломились, как затхлая солома; широкий взмах когтей – и из лопнувшего жирного брюха жреца поползли, свиваясь, сизые змеи, скользкие и зловонные, обличая истинную форму ложной добродетели; вспышка молнии на безоблачном, пронзённому тысячами звёзд небе – и я несусь по окроплённой кровью палачей дороге, и благосклонная тьма зализывает раны на моём теле…

Я оставил их позади, в рабстве слёз и дыма – единственной награды, что они достойны, и вернулся в дом, который, матушка, ты мне даровала, и который я не позволю отобрать. Так я бежал, как однажды бежала ты, а тех, кто возымел дерзости напасть на след, я отправил блуждать средь призраков и леших в ожидании Великого Шествия. Отныне и, клянусь тебе, навсегда я буду прерывать фортуну каждого, кто проникнет в мои владения, будь он хоть молод, хоть увенчан сединой, и плата моя им будет из неиссякаемого кошеля, что вынес я из царства их, ведь видят боги – я был рождён без гнева в сердце, но гнев сей они сами выковали в жертвенном костре. Вот их глаза: смотри же, матушка! Это мой дар тебе за то, что ты была ко мне добра. Смотри: вот те, кто жаждал твоей смерти, пред алтарём твоим, нагие, те, кто прогнал нас, укоряя, а после, набравшись шакальего коварства, явился в нашу тихую обитель непрошенным, задумавшим злодейство, гостем. Не бойся, смотри смело. Их незачем теперь бояться. Они не причинят нам зла, не сумеют. Я отнял справедливой данью их жизни, выпил, как поднесённую чашу, соки, и теперь их завядшие, безжизненные оболочки украшают наше жилище.

Но – тише! – вот я слышу лай собак, презреннейших из тварей, выдающих свою глупость за преданность, этих трусливых и озлобленных отродий, нападающих исключительно сворами, но не ради праздника охоты, а лишь во славу кормящей и бичующей их руки; опять издалека доносятся шаги и гадкие, порочные запахи существ, именующих себя людьми. На этот раз, вне всяких сомнений, они явились все – и немощные старики, неспособные постоять за себя, но мнящие, что мизерные познания, собранные ими в нищенский узел за быстротечный век, имеют некое влияние, и безобразные орущие детёныши, слышавшие о смерти только в бестолковых сказках, чей конец написан не иначе как в угоду их скудоумному бесстрашию; они идут ко мне, объединившись, думая, что их число поможет одолеть меня; они несут скрещенные деревяшки с распятым мёртвым идолом, поют свои мерзостные песни, пугающие смятённый лес, режущие привыкший к музыке покоя слух; они вооружились железом и палками, что плюются гарью и вонючей огненной пылью; они разожгли пламя – бессменный символ подлецов и трусов.

Так ответьте же мне, древние духи: я ли то зло, с которым нужно бороться? От меня ли избавившись, мир враз очистится от скверны и бед? И я ли повинен в том, что не сумел найти своего пристанища, что каждая дверь, в какую бы я не стучался, оставалась заперта изнутри, и холод неполученных ответов был мне подаяньем? Или я просто жертва, чья судьба предрешена ещё при первом обороте Веретена Начал? Жертва, подносимая жаждущим богам за нерушимый покой священных земель, навеки укрытых от суетливых смертных деяний; жертва, не первая и не последняя в бесконечной череде несущихся по спирали эонов…

Нет, не дождаться мне ответа. Мудрейшие беспредельно скупы, и не снизойдут откровением к тому, кто вскоре сгинет в омуте времён, к тому, чей век – короткий шаг из бренного замученного лона в сырую тёмную могилу. И в этом мире, и иных мирах я вечно был и вечно буду одинок; мне собеседники – собственные изуродованные мысли, мне окружение – враги, добыча, смерть, пустые неосуществимые надежды и кое-что ещё, имени чему не придумано. Так нужно ли бежать мне от того, что в будущем, далёком или близком, уже случилось?

Вперёд же, в бой! Желанный бой, каким я грезил от начала дней. И пусть безмолвные Пилигримы станут мне справедливыми судьями. Их воле я вверяю право решать, запомнить ли мой отчаянный рывок навстречу вероломному неприятелю или безвозвратно предать забвению все мои деяния, что совершал я под луной. Я предаю себя суду, исход которого мне ведом со времён зачатия, и жизнь моя – не более чем короткая отсрочка в томительном ожидании назначенного приговора. Но в нём – то избавление, к какому я стремлюсь, и та цена, что издавна готов я уплатить. Да не уронит же по мне слезу кристальная роса, печалясь в муках нежности в объятьях уходящей ночи, да не засыпят моё бесчувственное тело желтеющей листвой вздыхающие мрачные дубы, чьи ветви, раскачиваясь, красят небо в зарево заката; пускай обходят сонные туманы то место, где я буду погребён комком золы, и да не вознесётся к равнодушным богам, что обитают в золотых чертогах, моё неназванное имя, а звёздный ветер пусть поглотит его и унесёт с собою за Предел; но я молю вас, заклинаю всеблагою тьмой: матушка моя, Чёрная Луна, поплачьте обо мне тихо и бесслёзно, ибо не достоин печали тот, чей горгонический образ воплотил в себе плачевные ошибки таинства творения, укройте мою душу погребальным плащом Бесконечной Ночи, дабы никогда не нашла она обратный путь оттуда, где негаснущий маяк освещает путь заблудшим странникам нереальными, фантасмагорическими цветами, и почтите память обо мне осенним нескончаемым дождём.