Мир без хозяина - [30]

В терзаньях и тревогах я провёл тягучую, внезапно онемевшую и ослепшую ночь, вдали от времени, забыв о голоде и нуждах, в тщете усилий гонясь за прекрасным и злым образом, что раз за разом, как бы не пытался я его прогнать, всплывал в кровоточащей памяти блуждающим огнём. Но, когда алое пламя затопило пепельный горизонт, на дальней границе своих владений, где океан полей врезается в неприступный утёс шумящих сосен, я услыхал шаги – проклятый звук, который невозможно перепутать ни с каким другим. Всем своим оскалившимся, ощетинившимся нутром я ощущал опасность; заострившиеся чувства, чья безошибочность ни разу не дала мне повода в них усомниться, кричали об угрозе, а интуиция взывала к охмелевшему рассудку: остановись, замри, не смей! Я знал, я точно знал, что эта встреча не принесёт мне ничего доброго, но мог ли я, ответь мне, матушка, отказать себе в последнем свидании с мечтой, которой не судилось сбыться? Стремительным порывом ветра, невероятными усилиями избегая смертоносных палящих лучей, понёсся я навстречу надвигающимся звукам, и там, на тайной роковой тропе, где разбились вчера мои янтарные иллюзии, я повстречал существ из нечестивого племени, когда-то нас изгнавшего, числом в треть ночей лунного цикла. Мои движения нельзя назвать размеренными или плавными – они воспитывались мастерством охоты и в них читалась неприкрытая угроза, но я возник перед посланниками чужого мира в смиренном образе, пробравшись через заросли кустарника неуклюжим вепрем, закрыв оскал сверкающих остротой жадных клыков, пытаясь не вызвать приступа непременного помешательства, какой всегда случался у любого, повстречавшего меня на пути, но и этих стараний оказалось недостаточно – каждого второго из пришедших пробрала дрожь безумия, и они готовы были броситься вон, если бы те, кто был покрепче духом, не удержали их от постыдного побега. Я вышел к ним, ища глазами ту, что снилась мне ночами в лихорадке, ту, чей кружащий на поляне силуэт оживал сверкающей картиной, лишь стоило сомкнуться моим сонным векам, ту, которая была обязана мне жизнью… Но что нашёл я, если не погибель?

Я очнулся вдали от дома, среди поникших деревянных срубов и едкого отравленного дыма, окружённый дышащими злобой лицами, искривлёнными гримасами пылающей ненависти, и в тот же миг поток внезапной, нестерпимой, неконтролируемой, безудержной боли единым шквалом затопил моё взрыдавшее в агонии сознание, разразил истерзанную грудь сатанинским криком, коснувшимся космических и подземных престолов, извил в содрогающихся конвульсиях изуродованные члены, пронзённые ржавыми железными кольями. Я обнаружил себя накрепко прикованным к вертящемуся осиновому кругу; злорадно скалящееся в зените солнце покрыло мою несчастную кожу вздувшимися волдырями, источающими вязкую слизь, а за спиной моей пылал громадный жертвенный костёр, на котором могли уместиться три десятка оленьих туш. Здесь готовился некий чудовищный ритуал, цель и назначение какого были мне неясны, и я понимал лишь то, что нахожусь в самом центре этой дьявольской церемонии. Я видел, как плясал, погрузившись в обрядовый экстаз, жрец неведомого бога, облачённый в мантию с золотыми крестами, гравированными отвратительными узорами, как курил он угли и травы, от чьего аромата мои внутренности искручивались, подобно обезглавленному ящеру, как пел он сводящие с ума песни, повергающие остатки моего разума в пучины мрака, где само понятие мысли богохульно и апокрифично. И слышал я, как взвыли волки в дремучих чащах стонущего леса, вторя моему растерзанному крику, когда трещали мои пальцы под жёсткими щипцами палача; и твёрдо помню я каждого из тех, кто явился на этот демонический праздник, и кто, взяв в руку жердь, калил её до алого свечения в кипящем пламени костра, а после с упоением вонзал в моё надорванное, искалеченное тело. И ужас мироздания пробрал мой дух, когда среди беснующейся толпы я различил её, ту, которая, вооружившись расплавленным прутом, клеймила мои чресла страстным поцелуем не благодарности, но разъярённой огненной стихии. И возопив над вселенской несправедливостью, я замер в напряжении, пытаясь вырваться из мучительного плена, дабы воздать обидчикам за их тщеславный триумф, но былая сила покинула мою поверженную плоть, ушла под землю вся до последней капли, спасаясь от полуденного солнца, что пило, захлёбываясь, благодатную энергию, дарованную мне всевышней багряной луной. И, наконец, постигнув тщетную ничтожность собственных порывов и стремлений, я, сдавшись, преклонился пред жестокостью судьбы, готовый принять участь, предписанную мне роком беззаконья; умолкли голоса и звуки, задрожало пропитанное ожиданием пространство, когда окончивший пение жрец занёс над голой кривой жертвенный нож, целя пробить моё первое, и без того загубленное сердце, как в один момент нависшую над миром тишину порвал истошный вороний крик, кощунственно сорвавший таинство порочной процессии; и воздев в последнем усилии сокрушённый взгляд, я узрел, потрясённый грандиозностью происходящего, как взошедшая за спиной жреца величественная чёрная луна пожирала сжавшийся в ужасе огненный диск.