Минувшие годы - [3]
Купер. Glad to see you, so you are a son of the bible. Well, don't let that spoil you, young man. It's for you to show the way to modern mankind and to challenge the old civilisation.
Ксюша. Какая прелесть, вы послушайте!
Черемисов. Я понимаю с пятого на десятое…
Ксюша (переводит). «Вы сын библии», говорит мистер Купер и выражается в том смысле, что скоро вы, господа, бросите вызов старой цивилизации.
Черемисов. Вот, не угодно ли, древний напиток. Пьяного отрезвляет, трезвого пьянит.
Купер. I want to drink this ancient drink to the coming progress of the youngest and the strongest part of the mankind.
Ксюша. Сейчас он хочет выпить этот древний напиток за наступающий прогресс наиболее здоровой и молодой части человечества.
Черемисов. Чильдибай, ты понимаешь эти разговоры?
Чильдибай. Почему нет? Мы здоровый народ.
Черемисов. Мистер Купер — мужик демократичный. Он высоко ставит наш пятилетний план.
Чильдибай (повторяет). Это очень правильно. Мы здоровый народ. (Кланяется.) Будьте здоровы.
Купер. Good-bye. And now young lady let's go back, where we came from.
Купер и Ксюша удаляются в дом. Чильдибай уходит. Из дома выходят Кряжин, Миньяров, затем Месяцев.
Кряжин (продолжает). Я, Роман Кряжин, свое положение выстрадал и завоевал. Вот, например, пустыня, советская Аризона… Чья пустыня? Моя.
Миньяров. Не куражься, Роман, неинтересно.
Кряжин. Я куражусь, да… но как у Маяковского! Милиция моя! Хор-рошо! Улица моя! Хор-рошо! Дамочки все мои! Очень хор-рошо… и так далее.
Миньяров. Позволь, я помню, что про дамочек Маяковский не говорил, ибо это очень пошло.
Кряжин. Знал бы ты, Гаврил Федорович, до какой степени я рад, что, наконец, с тобой расстаюсь. Какой у нас год теперь? Тридцатый? Вот. С весны двадцать девятого года по нынешний день ты на мне ехал, как святой на верблюде.
Миньяров. Ехал — ладно, а почему святой?
Кряжин. До того ты какой-то не такой, что даже склоку с тобой устроить нет никакой возможности. Ты какой-то неуязвимый. Я человека с должностью не смешиваю. Люблю я тебя, Миньяров, но в должности — нет, не люблю. Даже шутку, и ту поправил. «Пошлость». Ведь ты мои мысли, совесть, душу мою, как резинкой на бумаге, подчищаешь.
Миньяров. «Люблю — не люблю» — несерьезный разговор, непартийный. И, если уж на прощанье подводить итоги, то скажу, что ты мне дорог своей энергической мужицкой хваткой. Ты большая сила, Кряжин. А я человека с должностью соединяю, ибо человек — это деятельность. Но смотри: без той резинки… без дружеской руки ты можешь в жизни такое написать, что потом и не сотрешь.
Кряжин. Не пугай. Я тринадцатый год в партии. (Горячась.) И в жизнь вступил не на все готовое, как некоторые.
Черемисов (вызов). Скажи прямо, Роман Максимович, как я.
Кряжин. Не лезь в драку, пока не бьют. Что бы там между нами ни случилось, а ты помни, кто тебя поднял на высоту. Я!
Из дома вышла Лина.
Лина (певуче, с хмельком). Мужчины; не шумите. Это дым без огня, как поется в одной песенке. Дмитрий, что же вы гостей бросили?
Черемисов. Роман Максимович жизненные вопросы выясняет.
Лина (певуче). Слышу, слышу, дым, дым… Пойдемте к гостям.
Кряжин. Мне воздуху надо, ветерку.
Лина. Подышите.
Черемисов и Лина ушли в дом.
Кряжин. Вот молодое поколение выросло, беда! Ничем не удивишь. И ты такой же самый, Месяцев… нахал. Недаром вы с Митькой тезки.
Месяцев. Слушаю вас, Роман Максимович, и никак не могу понять, что вам надо.
Кряжин. Черемисову сейчас повезло, но это же бывает только однажды в жизни. Никому неизвестный молодой инженер позволяет себе написать докладную записку правительству с критикой положения нашего медеплавильного дела… И сам Серго Орджоникидзе ведет молодого человека к кому, подумать только!
Миньяров. Какова же была докладная записка!
Кряжин. Читал! Не делайте мне из Черемисова живого гения. Ну, умен, металлургию знает… Однако, прежде чем поставить его директором, у меня запросили мнения. Я ответил положительно. А он даже бровью не поведет! Я семь лет по заводам директорствую, он семь дней. Ладно, делаю скидку на молодость… Но поимей же ты чувство уважения к старшему товарищу… неблагодарный человек.
Миньяров. Не понимаю, Роман, к чему ты стал из себя благодетеля корчить? Ты ведь будто человек не мелочной.
Кряжин. Мелочной, злобный, непостоянный, самовлюбленный и несимпатичный… Сколько там найдется еще таких слов — сыпь на меня.
Месяцев. Роман Максимович, а почему вам кажется, что Митя Черемисов достигает великой радости?
Кряжин (радушно). Ау, эхо! Черемисов скажет, этот повторит. Дружба, как в сказке! Но люблю тебя, Месяцев! Вижу в тебе самого себя в твои годы. Хороший я был парень, ребята, пролетарий чистой воды. Душа была легкая, мысли простые. Отстоял смену, переоделся, пошел гулять. Девицы ко мне льнули, и я их не обижал.
Миньяров. Ты и теперь, кажется, не обижаешь.
Кряжин (строго). Что ты этим хочешь сказать? Я человек свободный, жена померла.
Миньяров. Прибавь — слава богу.
Кряжин. Мертвых не трогаю. Любви между нами не было. Что же, я чувства не имею в груди? Врете, имею. Но ежели ты на что-то намекаешь, то поимей в виду, что у Романа Кряжина совесть чиста…
