Минус Финляндия - [11]

— Да нет, товарищ комиссар, — стал оправдываться Коля. — Я ничего… Я так…

— Ну а раз «ничего», тогда продолжим. Вас зачем, собственно, в Стокгольм посылали, Николай Федорович?

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

— Да и не отвечайте, — разрешил Рукомойников. — Как там, кстати, в Швеции, обстоят дела с горнорудной промышленностью? Вижу — смутились. Ну, не хотите, не отвечайте. Но хоть с судоходством-то у шведов все в порядке, а? Оп-па! Да что же вы так смутились-то, Николай Федорович? Дальше будем невинность разыгрывать или все-таки поговорим, как серьезные люди?

— Будем дальше разыгрывать, — стоял на своем Коля, хотя и понял, что попал не в тот вагон.

— Ага, — одобрил Рукомойников. — Вас бы в гестапо сдать, а не в НКВД. Пусть бы наши немецкие коллеги побились о вашу твердолобость. Ну а как поживает господин Валленштейн? Как здоровье фон Гетца? Или этих имен вы тоже не помните?

— Не помню, — сквозь зубы процедил Коля.

— Ну, прямо чистый большевик на допросе! — восхищенно всплеснул руками комиссар. — Хоть картину с него пиши маслом. А давайте-ка, батенька, вспомним прошлую весну. Чем вы год назад занимались? Что? Память отшибло? Я вам амнезию-то враз вылечу. Год назад вы с Валленштейном на пару ездили в Рейх освобождать евреев и освободили их. А с немецким подполковником фон Гетцем чаи в вашей мастерской в Стокгольме распивали. Вспомнили? Вижу, что вспомнили. А какие разговоры разговаривали, не помните? О чем толковали, хрустя сушками за чаем? Не о мире ли с Германией, а? Не о роспуске ли Коминтерна? То-то же, дорогой ты мой товарищ Неминен. Сидишь ты у меня тут в кабинете, в тишине, в покое. Я с тобой беседу веду доверительную, задушевную, а ты уже себе три расстрельных приговора выслужил. Если ты и дальше будешь из себя гимназистку разыгрывать, то я к тебе всякий интерес потеряю и отдам тебя военному трибуналу.

— Что вы от меня хотите?

— Вот это уже другой разговор, — обрадовался Рукомойников и снова превратился из сурового чекиста в добродушного и гостеприимного хозяина. — Для начала я хочу, чтобы ты меня дослушал до конца.

— Хорошо, — кивнул Коля. — Я буду слушать.

— Тебе не показалось странным, что, получив приказ вернуться домой, Штейн предпочел исчезнуть? Ведь и в самом деле странно! Образцовый офицер, кадровый разведчик-виртуоз, вместо того, чтобы вернуться домой, где его ждала заслуженная награда, бежит к нашим заклятым союзникам.

— Я не знаю, почему он так поступил.

— А я тебе подскажу. После того как ваша основная миссия в Стокгольме провалилась, вы оба стали не нужны Головину. Вспомни, сначала был приказ, отзывающий вас обоих, а потом, после побега Штейна, приказ в отношении тебя отменили и приказали оставаться на месте.

— Да, — согласился Коля. — Все так и было.

— А ты не задумывался, что этим бегством Штейн спас не только свою жизнь, но и твою?

— Почему это — мою? Он шкуру свою спасал.

— Да потому, что устранять вас одного, Николай Федорович, пока Штейн действует в Европе, не имело никакого смысла! Что же вы такой непонятливый-то?! Вы ведь до сих пор считаете Штейна предателем, так?

— А кто он еще есть?

— То есть, то, что человек не растворился в воздухе, а пришел к вам в мастерскую — это для вас ничего не значит? То, что человек, ничего не требуя для себя, принес для Советского Союза документы, за которые Соединенные Штаты готовы платить миллионы долларов, это вам ни о чем не говорит? То, что человек, даже преследуемый своим начальством, даже подвергаясь смертельной опасности, продолжал все это время оставаться настоящим большевиком и разведчиком — об этом вы даже не догадывались?

— Так Штейн?.. — до Коли наконец стало доходить, что его старший товарищ и учитель Штейн никого не предавал.

— Да, — подтвердил его догадку Рукомойников, — Олег Николаевич никогда не изменял долгу и присяге. Так вы еще хотите встретиться с генералом Головиным?

— Конечно, — почти радостно ответил Коля. — Я обязан доложить ему о прибытии.

Рукомойников снова откинулся на стуле и снова стал рассматривать своего гостя, склонив голову набок.

— Знаете, Николай Федорович, — с печалью в голосе произнес он. — Штейн довольно подробно рассказывал о вас, начиная с тридцать девятого года, с Финской войны. Зная вас с его слов, я нисколько не беспокоился о том, что вы благополучно перейдете линию фронта. Но теперь я вижу, что Олег Николаевич сильно преувеличил ваши мыслительные способности. Извините меня, но вы — полный и безнадежный идиот!

Комиссар вдавил кнопку электрического звонка. На пороге появился адъютант.

— Есть новости? — спросил Рукомойников.

— Так точно, товарищ комиссар. Докладывали из тюрьмы, что майор Титор только что повесился в камере.

— Хорошо, — одобрил комиссар и кивнул на Колю. — Документы на товарища готовы?

— Так точно. Разрешите?

— Давай.

Адъютант положил перед комиссаром тонкую папочку из плотного картона и вышел из кабинета. Рукомойников небрежно, мизинцем открыл папку, достал два листка бумаги с машинописным текстом, прочитал их и протянул Коле.

— Что это? — спросил Коля, принимая бумаги.

Рукомойников ответил устало и отчасти даже нехотя:

— Приказ, подписанный Лаврентием Павловичем, о присвоении вам специального звания «майор государственной безопасности» и представление в Верховный Совет СССР о присвоении вам звания Героя Советского Союза за вклад в разработку атомного оружия.