Минус 273 градуса по Цельсию - [11]

– В бассейн, в бассейн! – забрасывая на плечо сумку с купальными принадлежностями, возгласил друг-цирюльник.

Попытки заплатить ему за стрижку К. не предпринимал. Друг-цирюльник не взял бы с него платы. Когда-то К. пытался разделить дружбу и службу, доставая из кармана кошелек, но друг-цирюльник безоговорочно отказал ему в этом. И не вздумай ходить к кому-то другому, возложил он на К. повинность стричься лишь у него.

У стойки ресепции, на выходе из салона, друг-цирюльник задержал шаг.

– Такое вот поручение, – сказал друг-цирюльник старательного вида мордашке за стойкой, преданно подскочившей со своего высокого табурета, еще лишь они с К. появились из зала, – обзвони моих клиентов, кто там сейчас должен прийти, извинись, перенеси на другое время, как им удобно.

Он был не просто хозяин, он был мастер, дело его было востребовано, он знал цену своим рукам – и мог позволить себе понебрежничать в обращении с жаждущими сесть к нему в кресло, как ни значительно будь их положение на социальной лестнице. Чем сложнее путь к цели, тем желаннее ее достижение, – как это будет на эсперанто?

– У тебя всегда будет на кусок хлеба с маслом, да? – сказал К., когда они вышли на улицу. Вкладывая, впрочем, в свои слова не вопросительный, а более утвердительный смысл.

– Не только, не только, – отозвался друг-цирюльник. Его подвижное углоскулое лицо выразило веселое удовольствие. – Но и вот, – указал он на яростно-красный спортивный кабриолет, к которому они подходили.

Это был его кабриолет. Друг-цирюльник покупал себе лишь такие машины, от которых при одном взгляде на них било током, и не боялся зависти и недоброжелательства. Да, кладу себе масла на кусок сколько хочу, сообщал он всем этими своими машинами. Мое масло. Мой хлеб. Не хотите смотреть, как ем, – не смотрите. Смотрите – терпите.

В машине, включив мотор, он первым делом отправил за спину кожаный тент крыши. Тот уезжал, поскрипывая, назад, и уличный воздух, заполняя открывающуюся кабину, овевал лицо с особой остротой прикосновения, как если бы был не тем же самым, от которого себя только что отделил, захлопнув дверцу, а воздухом иного мира, иной жизни.

– Кто бы что бы ни говорил, а кабриолет дает совершенно неповторимое чувство движения, – пристегиваясь, сказал друг-цирюльник. – Такое чувство возникает, когда режешь на кабриолете! До кишок пронимает. Уж ездить на машине – так на кабриолете.

Они катили по городу – и К., поглядывая по сторонам, видел, как все вокруг провожают их кабриолет взглядом. Обращали, еще как обращали на такой кусок масла внимание. Должно быть, оттуда, с тротуаров, мнилось, что у этих двух кусков сыра, восседающих в масле, – не жизнь, а земной Эдем.

Однако чувствовать себя сыром, катающимся в масле, пришлось недолго. Путь до бассейна оказался коротким. Несколько кварталов, пара светофоров, пара поворотов.

Но и нырнуть в воду, отдавшись ее стихии – ах, прав был друг-цирюльник, спасибо ему! – тоже в этом было изрядное удовольствие. Вода плотно обнимала тело, радостно было покоряться ей, признавать над собой ее власть. Народу в бассейне – кроме них, только еще три человека, и плавали по соседним дорожкам. Друг-цирюльник время от времени, когда проходили навстречу друг другу, спрашивал залихватски, словно все еще продолжая клацать над ним своими ножницами: «А?! Как?» – и К. с непритворным наслаждением выставлял в ответ из воды большой палец. Что говорить, река не дала бы того наслаждения, которое давал бассейн, на реке бы так не поплавал, не так было бы на реке: катера, лодки, теплоходы, баржи вокруг да муть, запахи, разводы бензина. Не получить на реке такого кайфа.

Но на сауну К. уже не хватило. Часа, проведенного в бассейне, с непривычки достало, чтобы ноги отказывались держать, – ни о какой сауне не хотелось и думать. Друг-цирюльник отказ К. от сауны принял, но сам отказываться от запланированного удовольствия не стал. Ну ты посиди отдохни, бодро поклацал он ножницами в голосе, а я ненадолго все ж загляну, расслаблю кости.

Четверть часа, не больше – столько ушло у К. на то, чтобы сполоснуться под душем, вытереться, одеться и сесть в ожидании друга-цирюльника в кресло в предбаннике раздевалки. И только сел – друг-цирюльник тоже объявился в предбаннике. Обмотанный наспех вкривь-вкось белой банной простыней, он напоминал своим видом древнеримского патриция. Но выражение его углоскулого длинногубого лица было никак не патрицианским. Это было лицо не владельца красного кабриолета, а лицо затрапезного пешехода, буквально мгновение назад при переходе улицы по всем правилам, лишь благодаря необыкновенной милости судьбы избегнувшего кровавой участи жертвы этого кабриолета, промчавшегося на запретительный красный свет со скоростью двести километров в час.

Однако К. не тотчас поверил своему впечатлению от лица друга-цирюльника и вопросил, не поднимаясь с кресла:

– Всё? В душ сейчас?

– В душ? – переспросил друг-цирюльник. Веселого клацанья ножниц в голосе его не звучало. Это было пшиканье воды из надетого на горлышко пластмассовой бутылки распылителя. – Нет, не в душ. Или уже в душ… Мне тебе передать нужно, – заспешил он, будто отвечая так на недоуменно-растерянное подымание К. с кресла, но не ступил к нему, а, напротив, попятился. – Вот, – раскрыл он, вытянув перед собой, руку.