Минос, царь Крита - [43]

Лицо его осталось неподвижным, но шрам мгновенно налился кровью, а щеки стали по цвету, как обожженный кирпич.

— Я командовал отрядом на границах, защищая земли царя великого Баб-Или.

— У тебя был дом, семья? — продолжал я расспрашивать.

— Жена, двое сыновей и дочь. Почему тебя так интересует жизнь раба твоего, анакт?

— Потому что ты не раб! — оборвал я, рассердившись. — Потому что среди тех, кто окружает меня, мало надежных людей, которым бы я верил, как тебе.

Я облизнул пересохшие губы, плотнее закутался в плащ, сдерживая дрожь.

— Потому, что за эти три дня я такое узнал о своих подданных, чего не разглядел за тридцать предыдущих лет. Потому, что среди них мало таких, которые подобны копью, а больше тех, кто льстив, коварен и мелочен. Я не могу быть спокоен, окруженный ими. Мне нужны люди, чьи сердца из меди, и чья рука надежна, как твоя.

Я приблизился к нему, схватил его волосатую лапищу и сжал толстые пальцы воина в кулак. Моя ладошка на фоне его казалась детской или женской. «И сам я рядом с ним — как ребенок. Так бы и спрятал лицо в шерсть на его груди», — Ате опять коснулась моих волос. Я поспешно отогнал её.

— Таких, как ты, много в твоих землях?

— Баб-Или — большой город, анакт, и вокруг царя немало людишек, подобных мангустам, хитрых и вороватых. Но в горах и на границах есть те, кто не забыл, что он мужчина.

Я выпустил его руку, вскинул голову:

— Ты сослужил мне немалую службу, Нергал-иддин. Я не забываю добра и возвышу тебя. Отряд, который спас мне жизнь, мал. Как только закончится это безумие — пошли надежных воинов во все пределы, пусть они наберут людей, годных в войско. И над всеми начальником станешь ты. Отныне ты и твои люди будут охранять меня и сопровождать повсюду. Я сказал!

Итти-Нергал зашатался, рухнул на колени и обхватил мои ноги, покрывая их поцелуями. Тело его сотрясалось от сдержанных рыданий. Я почувствовал, как к горлу моему тоже подступает комок, закусил губу и тряхнул головой, отгоняя ненужную слабость.

Что-то я стал слишком скор и на гнев, и на слезы.

Прочь, Ате, прочь!

Не хватало ещё уронить себя в глазах моего Нергал-иддина! С тобой можно быть откровенным, Ате, тебя ведь ничем не удивишь. Что такого в том, что царь стесняется собственного раба?

— Ступай. Будь подле моих покоев, ты можешь понадобиться.

Он поклонился, вытер кулаком мокрые щеки и удалился.

Ате, плутовка, кажется, тоже оставила меня. Где твои руки, почему ты не играешь с моими волосами? Проведи хотя бы эту ночь со мной, сестренка! Чтобы я уснул, и сердце моё не болело. Нет, ушла…

Я, кутаясь в плащ, побрел в свои покои. Спешить мне было некуда. Я уже точно знал, что, несмотря на усталость, заснуть не удастся, и ночь будет такой же нестерпимо долгой, наполненной чужими голосами и нежеланными воспоминаниями. Все уже решено, Ате, — и подтверждено моим словом. Ни слёзы стариков, пришедших просить за своих сыновей, ни угрозы жриц, ни моё собственное сердце не в силах заставить меня изменить решения.

Мне было невмоготу долее оставаться в одиночестве, но к Пасифае идти не хотелось. Керы[38] витали вокруг меня. Не мог я привести их к моему первенцу, готовому вот-вот появиться на свет. Даже позвать рабыню я не мог — Пасифая спасла мою жизнь, но и не думала снимать проклятье.

И я пошел к Сарпедону. Мне больше некуда идти.

В опочивальне брата было темно: уже смеркалось, но светильников он не зажигал. И никак не ответил на моё приветствие — как лежал, скорчившись, лицом к стене, так и не пошевелился. Но я точно знал, что он не спит. Подошел, сел рядом, положил руку на его плечо. Он вздрогнул, как от прикосновения раскаленного клейма, но промолчал.

— Сарпедон! — позвал я его тихо. — Мне надо поговорить с тобой, Сарпедон.

Брат нехотя поднял растрепанную голову, уставился на меня. Глаза его влажно поблескивали в полумраке, а лицо, в обрамлении смоляных кудрей, падавших на щеки, казалось совсем изможденным. Когда брат прикрывал глаза, оно становилось похожим на череп.

— Ты всё же решил порасспрашивать меня? — скривил Сарпедон губы. — А где же Келмий?

Я дёрнулся, как от удара плетью:

— Это мне не нужно, — ответил устало. — При дворе оказалось достаточно людей, ядовитых, как змеи. Труднее было отделить виновных от оклеветанных. Но все взвешено, я выслушал всех и дал возможность оправдаться каждому.

— Тогда зачем я нужен тебе? Хочешь, чтобы завтра пришел посмотреть на казни? — Сарпедон вяло покачал головой. — Делай со мной что хочешь — я не пойду.

Здесь я мог быть уверен — так и будет. Мой податливый, как воск, брат при случае оказывался упрямее меня самого.

— И этого мне не надо, Сарпедон, — вздохнул я. — Просто мне невыносимо быть одному.

Он удивленно вскинул глаза. Я печально усмехнулся:

— Разве я не приходил к тебе раньше? Всегда, когда мне было плохо, я шел к тебе! В детстве, когда мать наказывала меня, перед трудным походом, после испытаний в священной роще… Почему ты удивлен, что я опять пришел к тебе? Что легло между нами? Корона? Или смазливый мальчишка, расчетливый, как ханаанейский купец?

Я придвинулся ближе к Сарпедону. Тот невольно вскинул руку, чтобы заслониться от возможного удара.