Минос, царь Крита - [153]

«Не хочу!!!» — отчетливо прозвучало в голове. Но многолетняя привычка не выдавать сокровенных движений души взяла надо мной верх:

— Достоин ли я милости величайшего из богов? И все ли олимпийские боги возрадуются, увидев меня среди них?

Хитрый прищур глаз Гермеса был весьма красноречив. Сын Майи явно был из тех, кто умеет слышать невысказанные мысли.

— Ты бог по рождению, Минос. Смерть для тебя — лишь порог, переступив который ты отправляешься в дальний путь.

В отличие от шакалоголового Инпу или легконогого Гермеса мне не дано в точности знать чужие помыслы, лишь догадываться о них по едва заметным знакам. Почему он уклонился от прямого ответа на мой вопрос, и явно что-то не договаривал, будто играя со мной? Что утаивал вестник богов, лишь намекая мне? Я оглянулся на Танатоса. Тот стоял прямой, неподвижный, черты его лица стали жестче, острее. Как у богоравной Европы.

«Царь обязан совершать то, что должен. Он имеет меньше воли, чем прочие смертные, сын мой. Ежедневно его желания падают, срезанные серпом долга, благоразумия, пользы и выгоды. Только тогда в державе его царит мир и порядок, и люди восхваляют мудрость и справедливость анакта, — с детства наставляла нас моя великая мать. — Бойся перечить богам! Ибо за царскую непокорность ответит твой народ!»

Но я больше не царь.

Я умер.

Я заслужил покой.

Гермес не без иронии покачал головой.

— Богам не дано выбирать свои пути? — раз уж он слышит мои помыслы, что проку не доверять их языку?

— Нет. Ибо если они уклоняются от него — то никогда более их сердце не узнает покоя.

— И какой путь ждет меня? — сердце мое бесновалось, словно волк, которого посадили на цепь. Но я привык владеть им и смирять, подчиняя рассудку.

— Путь судии, преклоняющего слух к мольбам людей, говорящего им слово правды.

— Разве Дике и Эвномия, и мудрая Пейто не вершат эти дела? Или старые боги, родившиеся до Зевса, слишком строптивы? — твердо ответил я. — Зевс желает видеть цепного пса, всецело покорного его воле?

Гермес и Танатос удивленно посмотрели на меня, я прочел в их взглядах одобрение.

— Ты это говоришь, — наконец, произнес Гермес. — Видно, ты хорошо изведал нрав нашего анакта, раз прозреваешь его скрытые помыслы.

— А если я откажусь?

— Сойдешь в Аид, — слишком уж безразлично пожал плечами Гермес.

— Пусть иные боятся Аида, — спокойно возразил я. — Не мне, сыну великого Муту, страшиться его.

Гермес беспечно тряхнул густыми кудрями:

— Брат мой, поверь, у меня нет ни власти, ни желания принуждать тебя. Но повтори, не дрогнув, эти слова Зевсу. И довольно с нас пустых разговоров. В дорогу, мой брат!!!

— Да будет благополучен ваш путь. И да укрепится твое сердце, чтобы не дрогнуть при виде великого анакта, Минос, сын Муту! — Танатосу явно хотелось, чтобы я сошел в Аид. Он никак не скрывал своих помыслов. Но почему ни он, ни Гермес прямо не скажут мне всей правды?

— Потому что уста — мои и сына Никты — запечатаны запретом анакта всех богов, — повернувшись, пояснил Гермес. — Не трать свои силы на то, чтобы разгадать правду, лучше устреми взор в свое сердце и, выбирая, прислушайся к его желанию.

— Значит, судьба моя все же не решена окончательно?

— Аид просил выслушать твое желание, — ответил Гермес и нагнулся, поправляя ремешки на легкокрылых сандалиях. — Поспешим. Боги не любят, когда их заставляют ждать.

Что же, владыка обширнейшего царства, мне уже за то стоит быть благодарным тебе, что ты пожелал узнать, чего хочет ничтожный смертный?

Я решительно шагнул к Гермесу, и мы взмыли в воздух. Смертоносный сын Никты все еще стоял на крыше, но уже не юным царевичем, а зрелым мужем, отважным воином с суровым лицом. Я понял, что скоро для него найдется новая работа. Не к Кокалу ли он собрался? Я невольно остановился. Гермес в нетерпении оглянулся на меня и нахмурил брови.

— Поторопись, Минос, нас ждут!

— Убийца Хеви все рассчитал, — проворчал я, — и мой яростный сын отомстит ни в чем не повинному царю Камика.

— Вот как? — удивился Гермес. — Тебя это тревожит?

— Это несправедливо.

Сын Майи пожал плечами:

— Мойрам справедливость неведома, они разумеют по-своему. Но обещаю, я навещу твоего широкого сердцем сына, буйного Главка, до того, как люди известят его о смерти отца, и расскажу ему правду. Полагаю, Кокалу не придется платить кровью за то, что коварный убийца сделал свою работу в его доме. Но я с трудом верю, что мне удастся спасти его доброе имя. Осса сильнее меня, и чем нелепее ее бредни, тем охотнее им верят люди.

И он слегка подтолкнул меня в спину:

— Вперед!

И мы понеслись над волнами виноцветного моря, стремительно, как вихрь. Ветер свистел в ушах, трепал волосы. Но холода я не чувствовал, равно как и Гермес: полы его легкого дорожного плаща простирались за его спиной, словно орлиные крылья, а плоская шляпа-пилос чудом держалась на вьющихся, словно руно, русых волосах.

Я глянул вниз. Мы уже покинули Сицилию и мчались над морем. Гелиос гнал своих коней к дому, и воды под нами отливали пурпуром и расплавленным золотом. Владения Посейдона после многодневного шторма были безмятежны, и в сердце моем царило полное спокойствие. Зевс не сможет заставить меня поступить против моей воли. Эта мысль опьяняла. Раскинув руки, я с радостным возгласом взмыл в небеса и, словно пловец, легший на спину волны, улегся на воздушный поток. Он подхватил меня, понес, обгоняя Гермеса. Тот, весело свистнув, нагнал меня, и мы закружили в небе, смеясь, словно мальчишки.