Минная гавань - [73]

— В таком случае вам нужен хороший юрист, а не врач. По части неудачной семейной жизни медицина бессильна. В этом плане ее волнует лишь один аспект…

— Какой же именно?

— Дети. Да-да, дети. Они тут ни при чем, а вынуждены расплачиваться за родительскую несовместимость. Именно она влияет на детское здоровье, на психику маленького человека самым пагубным образом.

— У нас нет детей.

— Вот как? Странно…

— Что странно?

— Да я почти убежден был, что у вас есть дети. Очень хорошо вы умеете с ними ладить. Это, если хотите, одно из противоречий вашей натуры. Человек вы с характером, жесткий. Но гордыню свою удивительным образом смиряете лишь перед детьми. Любите вы их.

— Кто ж их не любит…

— Своих — почти каждый, а вот чужих — далеко не все. Для этого нужно иметь слишком большое, доброе сердце. На мой взгляд, высшее проявление человечности — это готовность всем жертвовать ради детей… — Взглянув на часы, доктор заторопился: — Ба, ну и засиделись мы. Теперь жена из-за меня волнуется. А ей нельзя сейчас, молоко пропадет… — И пояснил: — Дочка у меня. Всего три месяца, как родилась.

— Это естественно и потому прекрасно, — задумчиво сказал Захар. — Поздравляю.

С корабля сошли вместе. Дойдя до городской окраины, распрощались. Каждый повернул в свою сторону.

Еще издали Захар увидел стоявшую около его дома знакомую серую «Волгу». И тотчас в памяти всплыл один из летних воскресных дней, когда они вдвоем поехали в Петродворец. Тамара лихо вела машину. Целый день они провели вместе. Как он тогда любовался женой, как был счастлив… Теперь же встречаться с Тамарой не хотелось. Подумалось даже: не вернуться ли на корабль, в свою каюту? Но сообразил, что встречи с бывшей женой все равно не избежать.

Как только вошел в коридор, из кухни выглянула Нина Сергеевна и поманила Захара к себе.

— Вы уж не серчайте, — виновато зашептала она. — Приехала какая-то женщина. Говорит, что ваша жена. Пришлось пустить ее в вашу комнату. Вы же все равно дверь не запираете.

— Все правильно, Нина Сергеевна, — отвечал Захар. — Она действительно моя бывшая жена. — И пошел к себе в комнату, сопровождаемый изумленным взглядом соседки, считавшей его до сих пор холостым.

Тамара стояла у распахнутого окна, глядя на море. На ней был модный джинсовый костюм, плотно облегавший стройную фигуру. Стол был накрыт со вкусом: бутылка марочного коньяка, баночка кетовой икры, нарезанная тонкими ломтиками салями. В стакане — букетик полевых цветов.

Заслышав скрип отворяемой двери, она резко обернулась, тряхнув распущенными по плечам волосами. Все такая же эффектная, порывистая, но… теперь уже чужая и ненужная.

Тамара подошла к Захару и скорее просто прикоснулась к его щеке губами, чем поцеловала.

— Извини, Захар, приехала вот, хоть и не ждал меня.

Ледорубов только хотел было что-то сказать, но она упредила его:

— Нет-нет, я не прощения приехала просить. И не раскаиваться в том, что было. Ты вправе решать свою судьбу, да и мою тоже. Я не отказываюсь от прожитого.

— Так что же ты хочешь от меня? — жестко спросил Ледорубов.

— Ровным счетом ничего… Просто немного побыть вместе, и этого вполне достаточно.

— Странное желание, — ухмыльнулся Захар, подумав про себя: «И это после всего, что мне пришлось пережить по твоей милости…»

— Не знаю почему, но я стала суеверной. Знаешь, я ведь танцую ведущую партию в «Кармен-сюите». Вспоминалось, как мы перед премьерой «Жизели» всю ночь просидели вдвоем. Ты меня успокаивал, о чем-то говорил, говорил… Я уже не помню, о чем, да и не это было важно. Помню, что я тогда совершенно успокоилась. Подумала, если не увижу тебя перед премьерой «Кармен», весь мой каторжный труд над этой ролью может пойти прахом. Пойми меня и не суди…

— Добро, — сдался Захар, снисходительно усмехаясь, — приглашай к столу, хотя я и сыт.

Они сели друг против друга.

— А у тебя уютная комнатка. Чудесный вид на море, тишина, — мечтательно сказала она. — Верно, сочиняешь стихи?

— Да нет, наоборот — сплошная проза. Бывает, со службы придешь — только бы до койки скорей добраться.

Захар плеснул на донышки стаканов коньяк. Он улыбнулся Тамаре устало и доброжелательно:

— Удачи тебе, громких оваций и цветов, — и глотнул терпкую жидкость.

Тамара лишь пригубила.

— Скажи, — все так же мечтательно проговорила она, — ты вспоминаешь тот наш вечер в Петродворце, фонтаны, огни?..

— В море о чем только не передумаешь, — ответил Захар, помедлив. — Только приятнее вспоминать о том, что не вызывает горечи.

— Понимаю тебя. — Подперев подбородок кулачками, она смотрела на Ледорубова долгим, тоскующим взглядом. — Слишком поздно поняла, как много ты значил для меня. Какой-то древний философ сказал: когда есть все — нет ничего. И вот пришел большой успех, признание. Только счастья уже нет. А ведь оно было у меня еще год назад, когда не писали обо мне в газетах, когда не поджидала у подъезда такая толпа поклонников. Просто был ты, была любимая работа. И больше ничего бы не надо, что потом оттолкнуло тебя… — Она замолчала. Маленькая слезинка скользнула по ее щеке. Но лицо по-прежнему оставалось непроницаемым. Сделав над собой усилие, Тамара улыбнулась и встала. — Захар, я хочу к морю, — сказала повелительно и капризно, будто между ними оставались прежние отношения, когда он готов был повиноваться каждому ее слову, каждому жесту.