Министр любви [cборник рассказов] - [44]

По вечерам Левины прогуливались по Турайдас, выходили на пляж, всегда втроем, и Вика, обнимая одной рукой Лидочку, а другой Бому, что‑то рассказывал — и все хохотали.

— Лидочка, пломбир, родная? Бомочка, эскимо?..

Вика носился с мороженым, с коробками конфет.

— Лидочка, это тебе, первые георгины.

— Дети мои, а не прогуляться ли нам на корабле до Риги?

И вдруг, где‑то в конце июня, произошло событие, взбудоражившее не только зеленые скамейки.

Левины получили письмо из Австрии, и оказалось, что у Бомы есть второй папа, а у Лиды — второй муж. Или первый, как вам будет угодно. И этот самый папа звал их к себе, в Вену. И не в гости, а навсегда!

На следующее утро после письма старики не проронили ни слова — впервые за десять лет! Они сидели какие‑то подбитые, подперев кулаками подбородки и глядя вдаль.

Первой заговорила бабушка.

— А — а, — сказала она, — пойду домой. Надо приготовить обед.

И осталась сидеть.

— Сбегаю в магазин, — сказала Хая — Рейзел. И тоже не сдвинулась с места.

— Евреи, — задумчиво произнес Исаак, — мы думаем, что мы знаем все — а не знаем ничего… Откуда возник этот, простите меня, папа?!

— Не будем бить себя в наши старые груди, — сказал Иосиф, — этот папа возник до войны. Они были здесь до войны — а мы не были… А в Жмеринке я знал, что творится в Жмеринке. Ну, может быть, в Виннице. Но не в какой‑то там Риге, о которой я вообще не знал.

— Он прав, — сказала моя бабушка, — он совершенно прав. Эта страна так быстро разрастается, что мы не успеваем следить, что происходит на наши новых территориях. И мы в этом не виноваты… Но Вика для Бомы был больше родного…

Скамейки печально закивали головами.

— Когда Вика открыл это письмо, будь оно проклято — у него подкосились ноги, — сообщил Иосиф. — Несмотря на шпикачки.

— Откуда вы знаете? — удивилась Хая — Рейзел.

— Когда хороший человек падает — это слышно повсюду, — объяснил Исаак.

— Успокойтесь, — сказала бабушка, — они никуда от него не уедут. Я мог вас заверить. Такая семья!! С любимыми не расстаются…

Вскоре Левины получили второе письмо. Новый папа сообщал о себе кое — какие подробности: оказывается, ему принадлежали шикарные отели: в Вене — «Интерконтиненталь», а в Лондоне — «Кларидж». К тому же новый папа был «фоном» — его звали фон Шнеерсон. У фона было несколько конюшен со скаковыми лошадьми. К письму были приложены фото: «фон» верхом на лошадях, «фон» в бассейне, «фон» с Крайским.

— С чего бы это вдруг «фон»? — пожала плечами Сима. — Странный какой‑то еврей.

— Какой он еврей? Он — шлеймазл! Шлеймазл на лошади! — сказала бабушка. — Пузатенький, лысенький — разве его можно сравнить с нашим Викой!

— На лошади он хотя бы одет, — хихикнул Исаак, — вы всмотритесь в фото, где он потягивает коктейль около своего бассейна! Да за такого ни одна аникейве…

— Не смейте касаться моей внучки! — приказал Иосиф.

— Вы сошли с ума, — сказал Исаак, — причем тут ваша внучка?!

— Идн, ша, — сказала Хая — Рейзел, — они никуда не уедут. Они не бросят Вику. Попомните мои слова…

Но пророчества евреев как‑то плохо стали сбываться.

В начале августа Лида и Бома улетели…

Несколько дней скамейки пустовали. Старые евреи болели. Бабушка лежала на кушетке, лицом к стене, и даже не подавала мне по утрам молока. У Хаи — Рейзел случился нервный приступ. Исаак собрался лететь за паршивцами вдогонку, и там, в Вене, сказать им все, что о них думает. Но ему не дали визы.

Потому евреи единогласно решили вычеркнуть их из своей памяти.

— Это не евреи, — сказали они, — евреи так не поступают!

И вычеркнули.

Все свое внимание они сосредоточили на Вике. Было решено взять его под опеку.

— Он не должен оставаться один, — сказал Иосиф, — одиночество — это цорес! Вы меня понимаете?

Тут же были распределены обязанности: завтраки — у Хаи — Рейзел:

— Вы не знаете, он любит компот из рибарбара?

— Главное — компания, Хая — Рейзел, а не рибарбар.

Полдники — с Иосифом:

— Кефир и пару веселых майс, пойдет?

Обеды — у Симы:

— Я на диете. Он будет есть суп без соли?

— Будет, будет, только окружите его теплом.

И ужины — у моей бабушки:

— Ах, я знаю, что сделаю — налистники с черникой!

Хая — Рейзел пекла для него блинчики с творогом.

— Это базарный, Вика, — подчеркивала она, — его сделали фактически при мне. В вашем возрасте нельзя есть все время мясо. Мясо и мясо. Мясо повышает…

— Что? — безучастно спрашивал Вика.

— Я знаю? Все! Холестерин, белок, желток. А если б они не уехали, вы бы его ели и ели. И кто знает, чем бы все это кончилось…

— Не скажите, Хая — Рейзел, — возражал Вика, — там у Бомы настоящий отец! А настоящий отец — это вам не шпикачки!

— Настоящий папа! — вздыхала потом Хая — Рейзел. — Я бы посмотрела, как бы их к нему потянуло, если б он жил не в Вене, а в Крыжополе.

Иосиф засыпал Вику анекдотами.

— «Хаим, одолжи десятку!» — «У кого?!» — и первый ржал. Поймите, Вика, — говорил он, — если кувшин падает на камень — цорес кувшину. Если камень падает на кувшин — цорес кувшину. Человек не должен быть кувшином!

— Я не кувшин, — успокаивал Вика, — я чайник!..

Он перестал ходить на концерты, только на Бетховена.

— У него была трагическая судьба, мальчик, — как‑то сказал он мне.