Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - [5]

Важно также понимать, кем Оруэлл тогда не был. Он еще не был известным писателем, убежденным социалистом и экспертом в вопросах тоталитаризма. Он был всего лишь Джорджем Оруэллом. Испания вдохновила и изменила его, стала поворотным пунктом всей его жизни.

Позднее он говорил своему другу Артуру Кёстлеру: «История остановилась в 1936 году»³. Оруэлл имел в виду тоталитаризм и Испанию. История остановилась, и начался «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый».

«Приблизительно где-то до тридцати лет я всегда планировал свою жизнь не только исходя из предположения о том, что любое мое серьезное предприятие обречено на провал, но и из того, что мне суждено прожить всего несколько лет»⁴, – писал Оруэлл в середине жизни.

Оруэлл, или, как его тогда звали, Эрик Блэр, родился в Индии 25 июня 1903 года. Его мать Ида, наполовину француженка, вращалась среди фабианцев и суфражисток и была умной барышней. Когда Эрику исполнился год, они с матерью отправились в Англию. Его отец Ричард Блэр, чиновник среднего ранга, работал в Опиумном департаменте британской колониальной администрации. Он снова появился в жизни сына в 1912-м в виде «престарелого мужчины преклонного возраста, бесконечно говорившего “Не надо”». В романе Уинстона Смита преследуют мысли о детской измене матери и сестры, но он практически не помнит своего отца.

По его собственным словам, Оруэлл родился в социальной среде «нижней части верхней прослойки среднего класса»⁵. Не самый благополучный пласт английской классовой системы, представители которой имели манеры и претензии богачей, но не их капиталы, поэтому тратили большую часть своих денег на то, чтобы «поддерживать соответствующий внешний вид». Позднее Оруэлл со смущением, стыдом и отвращением писал о том, что в юности был «одиозным маленьким снобом»⁶, то есть именно тем, кем его должны были сделать принадлежность к своему классу и полученное образование. «Снобизм, если его не вырвать с корнем, как сорняк, так и остается с тобой до могилы». В возрасте с восьми до тринадцати лет он обучался в небольшой частной школе св. Киприана в Суссексе, которую люто ненавидел до конца жизни. «Неудача, неудача, неудача, неудача в прошлом, неудача в будущем – вот самое глубокое убеждение, которое я вынес»⁷.

В 1940 году появилось издание «Писатели XX века», для которого Оруэлл коротко писал о себе так: «В период 1917–1921 я учился в Итоне. Мне повезло, и я попал туда по стипендии, я не трудился и мало чему научился и не считаю, что образование в Итоне оказало на меня существенное влияние»⁸. Вполне возможно, что Оруэлл преувеличивал презрение, которое коммерческие ученики испытывали к тем, кто обучался по стипендии, но бесспорным остается то, что студентом он был посредственным и мучился от чувства одиночества и от того, что находился не на своем месте. В колледже его считали «большевиком», хотя все разговоры о социализме были просто модной позой, не имеющей под собой никакого серьезного убеждения. Один из однокурсников вспоминал: «Он был болезненно обидчивым мальчиком, которому нравилось, чтобы вокруг было все не так. Было ощущение, что он считает, будто смысл его жизни в том, чтобы все вокруг него было правильно»⁹. Другой однокурсник говорил: «Он был скорее насмешником, чем бунтарем. Всегда словно стоял в стороне и постоянно наблюдал. Постоянно»¹⁰.

После окончания обучения в Итоне Оруэлл не стал поступать в университет, а поступил на службу в рядах английской полиции в Бирме, в стране, в которой выросла его мать. Это странное решение он никогда не объяснял ни друзьям, ни читателям. На время он отодвинул планы стать писателем, но пребывание в Бирме дало ему материал для вполне приличного романа («Бирманские дни»), двух очень хороших эссе: «Казнь через повешение» и «Как я стрелял в слона», а также укрепило веру в то, что живой жизненный опыт ничем не заменишь. Оруэлл недолюбливал интеллектуалов и даже само это слово часто писал, используя «иронические» кавычки. Интеллектуалы, по его мнению, полностью полагались на теорию и предположения, а он никогда до конца ни во что не верил, если это пережил. Утверждение «Чтобы ненавидеть империализм, ты должен стать его частью»¹¹ является, конечно, ошибочным обобщением, но в его случае это заявление было правильным. На языке Оруэлла «ты» часто означало «я».

Бирма оказалась для него аверсионной терапией, или лечением посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения. Он увидел, как власть извращает и делает ограниченными членов правящего класса и каким лицемерием все это прикрывается. С тех пор у него появилось отвращение к подавлению любого толка, и на короткий промежуток времени он стал кем-то вроде анархиста. Но вскоре решил, что все это «сентиментальная ерунда»¹². Оруэлл вернулся в Англию в 1927-м (на самом деле поехал в отпуск, да так и остался) с ощущением «невероятной тяжести груза, который я должен искупить»¹³. Чисто практически это выразилось в мазохистском желании ставить себя в неудобные и даже опасные для жизни ситуации. «Как можно писать о бедных, если ты сам хотя бы на время не станешь бедным?»