Миниатюры - [35]

— Пятница! — кричали они в восторге друг другу. И одни, опустив голову к земле, углублялись в огородные работы, а другие — садились за огромный стол и праздновали приход великолепной пятницы. В пятницу даже погода никого не интересовала. Пятница была сама себе погодой и климатом. Пятница была тем, чего ждал каждый на своем рабочем месте. Но наступала суббота, и пятница погибала в корчах и муках после вчерашнего. Некоторые пытались продлить ее, не ложась спать, а гуляя до рассвета. Но рано или поздно приходилось отдыхать, и именно в это время пятница умирала. А в понедельник всегда рождалась заново, как феникс из пепла сгоревших выходных дней. С первым же понедельничным стоном:

— Ох, мама, роди меня обратно! Скорее бы пятница!

Музыкальное настроение

 Отцвели уж давно хризантемы в саду,

А любовь все живет в моем сердце больном…

Вот, ведь, привязалось… Он шел вниз по эскалатору, нашептывая в темпе марша под собственные шаги: Отцвели — раз, два — уж давно — раз, два — хри-занте-емы — раз — в саду… Какая-то девушка, стоящая справа у поручня, услышала, повернула голову, взглянула в лицо спускающемуся, сразу отвернулась в сторону.

А он успел посмотреть на нее сверху, увидеть сразу всё: тонкую фигуру в простой светлой курточке-непромокашке, с рюкзачком за плечами, с покрасневшими с мороза руками с длинными пальцами… С пальцами без колец. И мимо, мимо, вниз — сзади напирают такие же, торопящиеся на работу или на учебу… В вагоне он заглядывал в глаза входящим, смотрел в затылки выходящим. Люди были хмуры, утомлены еще до начала рабочего дня, некоторые — просто злы. И только редко-редко встречал он такой же понимающий взгляд из-под рыжей челки, из-под козырька черной кепки, из-под полей низко опущенной на лицо шляпы, из-под надвинутого капюшона. Легкая улыбка, незаметный совсем кивок… Или показалось?

Но — приятно. Вот и его станция. В толпе, толкающейся, тесной, недоброй, он шел неторопливо, и улыбающиеся губы шевелились: На ковре — раз, два — из желтых листьев — раз, два — в платьице прос-том… Вот, ведь, распелся с утра… И с чего бы? Ноябрь. Мрачный черный грязный московский ноябрь с пробками на всех трассах и с толпами опаздывающих, бегущих, снося всех на пути, из конца в конец лучшего в мире метро. Белый снег — раз, два — серый лед — раз, два — на растрескавшейся земле… Вчера, что ли? Это вчера вечером он с девушками общался в Интернете? И они чуть-чуть флиртовали и чуть-чуть заигрывали? Ну и что, что понарошку… А все равно приятно. Руки-ноги дэнс, голова бум-бум… Завтра будет пятница. Завтра, по слухам, увидимся «живьем», поулыбаемся друг другу, посмеемся, пообнимаемся… А там уже и выходные, и новые встречи и новые разговоры… А потом опять: Что ты, мама — раз, два — это я дежурю — раз, два — я дежурный — раз, два — по апрелю…

Нано-платье короля

— А король-то — голый! — раздался вдруг из толпы звонкий детский голос. — Король — голый! Ха-ха-ха! Но никто больше не смеялся. Все скромно стояли и смотрели, как мимо идет король со своей свитой. Только один очень взрослый человек обернулся, присел перед тем мальчишкой и негромко сказал:

— Ну, как тебе не стыдно. Прекрати немедленно. Все знают, что король не голый. Просто у короля — нано-платье. А ты знаешь, что такое «нано»?

— Нет, — ошарашенно помотал головой мальчик.

— Нано — это десять в минус девятой степени!

— О-о-о! — уважительно покивал головой мальчик. — Десять в минус девятой! О-о-о! Да конечно — нано-платье…

Фоменковщина

Пять, десять, пятнадцать, двадцать. Ясно? Только так могли считать люди. Пять пальцев на руке. Десять — на двух. Все охотники-бойцы — пятерками и десятками, и двадцатками. Только так. А иначе — как еще? Что еще повторяется в природе так часто, что может войти в систему счисления и потом в язык, в эпос, в литературу? Вот, смотрим, шесть ног у насекомых. Отсюда ли расчет шестерками и дюжинами? Тогда почему не считают четверками — столько ног у крупных животных? Парами и четверками? Значит, шесть и дюжина — это совсем от какого-то другого народа осталось в людской памяти. Что там у них было с шестью — то ли пальцев по шесть, то ли щупалец, то ли сами они были шестиногими — не сохранилось даже рисунков. Но три шестерки — знак дьявольский — не оттуда ли? Три конечности с шестью щупальцами-хваталами каждая? Сильна была та цивилизация, раз вбился в память людскую расчет дюжинами. Но у людей были союзники.

Могущественные союзники! Они считали все семерками. Ну, сами подумайте: с чего вдруг стало, что в неделе — семь дней? От бога, говорите? Он так мир создал? Это он так вам сказал? Нет? Ну, можно их и богами назвать, наверное — тех, кто считал по семь и семижды семь. И во многих культурах семиконечная звезда стала символом вызова могущественных потусторонних сил. Они помогли людям и стерли с лица Земли цивилизацию шестипальцев-шестихватальцев. Стерли до основания, уничтожив все признаки и приметы. Только на генном уровне осталось опасение у людей, опаска такая ко всем, у кого больше четырех ног. Насекомые, пауки, осьминоги — все они вызывают опаску некую. Это оттуда, из глубины даже не истории, а предыстории, которая не осталась в памяти. А куда делись и как выглядели те, что по семь и семижды семь? А они помогли, Землю почистили, свои следы тоже подчистили — и улетели. Не местные они были. Нет в природе семиногов. И семипальцевых часто не встречают ученые. Но — были они.