Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ - [88]

Уже упомянутый полковник Веселовский разрабатывал идею создания акционерного концерна совместно со швейцарско-канадской фирмой «Сеабеко групп».^{58} Офис «Сеабеко» в Москве после августовских событий был закрыт. И… вскоре открыт вновь. Что касается самого Веселовского, то он выехал в Канаду, где… исчез.^{59} Выплывет?[67]

Замечательно, что иностранных инвеститоров и партнеров перспектива иметь дело с КГБ вовсе не смущала и не смущает.

Причем не смущала даже в самые отвратительные, застойные, как принято выражаться, времена. Что уж теперь?

«В 1978 г. американский сенатор Эд. Кеннеди обратился к КГБ с просьбой оказать помощь в налаживании сотрудничества советских организаций с фирмой «Агритек» (Калифорния), возглавляемой бывшим сенатором Д. Танни. Эта фирма связана, в свою очередь, с франко-американской фирмой «Финатэк С. А.», которую возглавляет компетентный источник КГБ, видный западный финансист Д. Карр, с помощью которого в течение последних нескольких лет осуществлялся конфиденциальный обмен мнениями между Генсеком ЦК КПСС и сенатором Эд. Кеннеди. Д. Карр представлял техническую информацию для КГБ о положении в США и других капиталистических странах, которая регулярно докладывалась в ЦК КПСС».^{60}

Судя по всему, тот факт, что за тем или иным торговым домом стоит КГБ, с его связями и могуществом в борьбе с бюрократическими структурами, вселяет в иностранных бизнесменов уверенность, что партнеры не надуют, не растворятся на российских просторах, едва выручив первый миллион. В известной мере, если отбросить в сторону исторический опыт — например, нацистской Германии, а также соображения морального порядка, они правы: эти партнеры свое дело знают.

…Как там говорил Мартин Борман? Деньги партии еще пригодятся тем, кто продолжит дело национал-социалистической идеи в будущем. Кажется, так?..

Однако истинно звездный час Шестого управления КГБ пробил 23 ноября 1990 года, когда Верховный Совет СССР поручил органам КГБ вести «борьбу с экономическим саботажем». Так было легаитимизировано право Комитета (чьи сотрудники, замечу, уже охраняли банки), осуществлять контроль за хозяйственной деятельностью предприятий — как государственных, так и частных.

В экономической контрразведке был создан «штаб по борьбе с экономическим саботажем». Газета «Правда» (орган ЦК КПСС) и газета «Советская Россия» (орган компартии России), даже не скрывая своих чекистских источников, равно как и своих чекистских симпатий, исправно печатали сообщения об обнаруженных органами КГБ вагонах с луком, о припрятанных на базах спичках, о махинациях кооперативов и продажи с молотка «российских богатств».^{61} Эта «всесоюзная перепись тушенки», как иронизировала по сему поводу левая пресса, была вовсе не столь глупа. Товаров в магазинах, конечно, не прибавилось — их с каждым месяцем становилось все меньше, жить лучше не стало, однако в лексикон очередей уже плотно вошло слово из печальной памяти сталинских времен — «вредители», а железная феликсова рука, обещавшая потрясти кооператоров и приструнить торговцев, набирала политические дивиденты. «Не смейте трогать КГБ — единственного защитника нашего Отечества», — такие письма все чаще и чаще стали попадаться в моей почте. Так Комитет зарабатывал политический капитал в той среде, которая и представляет главную социальную силу в стране — в люмпенизированных слоях населения. Им перестройка не дала ничего кроме новых тягот и новых лишений.

На вопрос, заданный социологами, о том, какие чувства возобладали ныне у окружающих их людей, 42 процента опрошенных ответили — «усталость и безразличие», «озлобленность и агрессивность», 22 процента сказали коротко — «страх».^{62} Что поделаешь: гласностью семью не накормишь. Собственности — земли, жилья, наличие коей могло бы хоть как-то снизить зависимость от государства, перестройка не дала тоже.

Обыватель все больше алкал твердой руки. По данным Всесоюзного центра изучения общественного мнения, 69 процентов населения страны в январе 1991 года считали необходимым введение в стране «твердого порядка».^{63} Тогда же опросы зафиксировали: растет число тех, кто свои надежды на более или менее нормальную жизнь связывает с армией, которая должна взять под свой контроль страну. Если в сентябре 1990 года таких было 8 процентов, то в январе следующего года — уже 20 процентов.^{64}

КПСС была расколота и сходила со сцены. Социологи свидетельствовали: 62 процента населения России относятся к ее деятельности крайне негативно.^{65}

Демократы дробились на бесконечные партии и движения, публично грызлись в печати и не могли прийти к согласию. Они были едины лишь в одном — в лозунге — «Долой КПСС!»… И вот тут пришло время сказать еще об одной трагической реальности перестройки.

Помните встречу Председателя КГБ В. Крючкова с женщинами-журналистками, стенограмму которой я не раз цитировала в этой главе? Так вот, в ней мне было весьма любопытно прочитать, что гарантом «недопущения рецидивов прошлого является усиление партийного влияния и контроля за работой чекистов». Любопытно потому, что в тот год — 1989, после Первого съезда народных депутатов, буквально не было ни одного митинга или демонстрации (а я была участницей многих из них), на которых бы не клеймили КПСС. Это был год морального крушения партии, хотя знаменитая 6 статья Конституции СССР, объявившая КПСС «руководящей и направляющей силой общества», еще жила. И Комитет государственной безопасности конечно же знал о сем прискорбном для коммунистов факте лучше, чем кто-либо еще. Вся сила митинговой волны, которая, убеждена, направлялась и организовывалась отнюдь не только демократами, была направлена именно на взятие этой Бастилии — КПСС.