Мимо денег - [79]

— Черт с тобой, — сорвался Сидоркин. — Давай, попробуй. Сожри меня. Только не подавись.

Чудовище озабоченно заквохтало и обхватило Сидоркина мягкими лапами за шею. В ту же секунду у майора остановилось сердце. С неописуемой тоской он отследил, проводил последний сердечный толчок, улетевший в небеса. Он был мертв, но сознание бодрствовало. С огромной высоты он видел свое сжавшееся, слипшееся под одеялом тельце и сидящего Голема, заботливо вылизывающего шершавым песочным языком вставшие дыбом волосики на его голове. «Только и всего? — с облегчением подумал Сидоркин. — Значит, это и есть то самое, чего все боятся?»

С этой счастливой мыслью канул в вечность, а когда снова проснулся, волосатик исчез и в окно заглядывало утреннее солнце. Две радости ожидали его в этот день. Первое, смерть от могучей руки волосатика произошла все же в многоступенчатом сне, как бывало с ним и раньше, и Сидоркин к этому уже привык, и второе — дежурила медсестра Даша, которая присутствовала при его возвращении из небытия. Светловолосая, светлоглазая, стройная, как сосенка, девушка действовала на него получше элениума. Она воплощала в себе все, что он любил в той жизни, которую хотел отнять у него глиняный Голем. Разумеется, Даша обещала намного больше, чем могла дать, но в этом и заключался великий секрет недостижимости счастья.

Он еще не совсем очнулся, когда она сунула ему градусник под мышку, поэтому не успел схватить ее за что попало и потискать, как у них повелось с первого дежурства. Да и девушка была настороже. Поставив градусник, ловко отскочила чуть ли не к умывальнику. Смотрела на него с сочувствием.

— Опять ты так кричал, Антон, так кричал! Прямо страшно слушать.

— Когда кричал? Ночью?

— Ночью тоже. Даже упал с кровати. Наверное, снится что-то ужасное, да? Опять этот урод?

Сидоркин немного подумал.

— Если я упал с кровати, кто же меня поднимал?

— Клавдия Степановна вместе с дежурным врачом. Я только утром заступила. Ничего не помнишь?

Как падал, он не помнил, зато помнил многое другое, о чем не следовало говорить светлоглазой красотке. Зачем смущать детскую душу потусторонними миражами?..

— А вот не надо так делать, — заметил хмуро.

— Как?

— Скажи, Дарья Леонидовна, медсестры дают клятву Гиппократа? Или только врачи?

— Только врачи, а что?

— Хочешь знать, почему я упал?.. Я ведь за тобой погнался и споткнулся о пенек.

— Значит, это было в лесу? — уточнила Даша.

— На опушке. Чего-то в последнее время мне вообще не везет с женщинами. Чем-то я их отпугиваю.

— Потому что очень настырный, — объяснила Даша. — Мы же договорились, правильно?

— О чем?

— Что не будешь приставать, пока не выздоровеешь. Должен же понимать, что я на работе.

— Может, я вообще не выздоровлю. О том и речь.

— С чего ты взял?

— Доктор намекнул.

— Ой, ну что ты, честное слово, опять выдумываешь. Данила Петрович не такой, чтобы намекать.

— Да он не нарочно. Просто вырвалось от жалости. Поглядел на меня и заплакал. Эх, говорит, парень! Такой молодой, а уже одной ногой в могиле. Тебе бы, говорит, сейчас девушку хорошую под бочок, сразу пошел бы на поправку.

Даша поощрительно улыбалась издалека.

— Справишься с девушкой-то?

— Думаю, да. Попытка не пытка.

Ее улыбка и пустяшный разговор были для него как бальзам на душу. Темень, где обитало волосатое чудовище, отступила. Он с аппетитом умял тарелку пшенной каши, попил горячего, бледно-зеленого чаю с бубликом, намазанным сливочным маслом. Так бы и лежать весь век в теплой постели, не вставая. Только не спать. Как бы сделать так, чтобы не спать?

Ближе к обеду Данила Петрович привел обещанного психиатра и оставил их одних. Психиатра звали Гарий Давыдович. Пожилой мужик с вытаращенными глазами и бледным лицом, на котором отражалась мировая скорбь, берущая начало в глубине веков. Повел он себя по-свойски, уселся прямо на кровать, потеснив Сидоркина, и круглой, как оладья, ладошкой похлопал по животу.

— Что, сыщик? Во сне тоже бандитов ловишь?

Сидоркин сразу понял, что с этим человеком надо вести себя крайне осторожно: у него на морде написано, что он знает о нем намного больше, чем Сидоркин сам о себе. С такими всезнайками он изредка сталкивался в прокуратуре. Один из них, следователь по особо важным делам Сердюк, как-то растолковал молодому на ту пору оперу, что в принципе каждый человек, если копнуть, наверняка заслуживает высшей меры наказания.

Как у Сердюка, у психиатра был остолбеневший, пронизывающий взгляд ловца человеческих душ. Сидоркин обрадовался маленькому предстоящему поединку.

— Сон неважный, — признался он, — но беспокоит другое.

— Что же это?

— Отпуск накрылся из-за этого маньяка.

— Из-за маньяка?

— Вы разве не в курсе? Я единственный, кто видел подонка в лицо и может опознать. Он обязательно попытается напасть еще раз. Я здесь в качестве живца. Обычная практика. Но сколько это продлится — вот в чем вопрос. Маньяку спешить некуда. Может выжидать неделю, месяц. Поди угадай.

— Раз вы сами заговорили, — психиатр пересел поудобнее, чуть ли не переместясь на Сидоркина: вероятно, для него имел какое-то значение физический контакт, — расскажите поподробнее об этом… маньяке. Кажется, вы считаете его кем-то вроде пришельца? Инопланетянина?