Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [71]

— Вы говорите, при царе не было свободы, была цензура. Да мне это смешно слышать. Смешно, когда говорят, что в то время за всеми наблюдала "охранка". Не вам это говорить и не мне, советской гражданке, слушать! Насколько я знаю по рассказам, мне охранное отделение кажется действительно охранительным. Вы говорите общие места, а я знаю настоящие случаи. Хотите, расскажу?

— А ну-ка!

— Отец моего мужа был директором сельскохозяйственной опытной станции в засушливых местах, за Волгой. Работы он вел очень интересные и нужные и смотреть на результаты приезжали царские министры. Приезжал граф Игнатьев, когда был министром земледелия, приезжал Столыпин, Столыпин даже два раза. Так вот, в последний приезд Столыпина, когда за ним уже всерьез охотились революционеры, на станции работала студентка-практикантка, которая слыла революционеркой. Она этим даже хвалилась, так тогда было принято. Со Столыпиным приехал молодой офицер из охранного отделения и сразу же начал ухаживать за этой практиканткой. Он был страшно предупредительный и вежливый с ней, не отходил от нее ни на шаг, подробно расспрашивал о работе. Просил показать ему новые машины, уводя ее подальше от министра. Практикантка осталась от него в восторге, потом говорила, что джентльмена даже третье отделение не может испортить. Она, дурочка, не догадалась, что он таким манером за ней следил и охранял Столыпина, не оскорбляя ее щепетильности. А теперь? Когда я работала в Сельмаше, туда приезжал Буденный. Это же не столыпинского ранга человек, а как бесцеремонно его охраняли! В наш цех охраны набилось больше, чем рабочих. Возле каждого становился шпик. Один контролер, стоя возле меня, полез за носовым платком, так охранник схватил его за руку, прежде чем он вынул ее из кармана; думал, что тот достает револьвер. О вежливости не было и помину. А кому нужно покушаться на Буденного? Кому он нужен?

И не верю я в мировых заговорщиков. В семнадцатом году были партии и люди, которые рвались к власти, считая, что они лучше знают, как управлять государством. Во время войны они, воспользовавшись трудностями, объединились между собой и с помощью ими же возбужденной толпы захватили власть, потом задрались между собою и Ленин и Троцкий победили остальных.

Н. Н. даже рот раскрыл от изумления, слушая такую упрощенную историю "сложных", по его мнению, событий русской революции.

— И цензура была слабая, — продолжала я, — меня словами не убедишь. Ведь не задушила же она вольную мысль Толстого, Некрасова, и даже Горького. Я читала их произведения, изданные при царе. Если цензура позволила Толстому издать "Воскресение", то это показывает очень высокий предел терпимости. И "Капитал" был издан при царе!

— Поймите, В. А., если бы у нас была большая политическая свобода, Ленину не пришлось бы издавать свою газету за границей; его идеи открыто бы критиковали, и многие люди не были бы введены в заблуждение, они знали бы, в чем дело.

— Почему же открыто не критиковали "Капитал", он ведь был издан? Почему не критиковали проповедь ненависти одного класса к другому? Это ведь основное в учении большевиков.

— Критиковали, но защитники не имели возможности говорить открыто и это делало критику недостаточно убедительной.

— Это только отговорка. Вон безбожникам церковь не имеет возможности ответить, а они долбят и долбят свое, долбят потому, что в религии большевики видят опасность для себя. Их, безбожников, не останавливает то, что им не отвечают. Так и вы должны были делать.

— Теперь легко сказать, что нужно было делать, а тогда не было видно.

— Вот это-то и самое главное. Деятели революции, возможно, кроме большевиков, не были способны видеть вперед. Я бы сказала: они не были политически грамотными. Николай Николаевич, а вы сами участвовали в Февральской революции?

— Не очень активно, но помогал, насколько мог.

— Вы меня извините за откровенность, но, по моему мнению, вы теперь пожинаете то, что тогда посеяли!

Он страшно обиделся.

— Наши усилия не были направлены к большевистской революции…

Он хотел сказать еще что-то, но в это время вошел гл. инженер и разговор пришлось прекратить.

Я искренно подивилась на Н. Н. Он не мог справиться на своем маленьком участке работы, не мог отстоять свою точку зрения на работе, к которой у него была прекрасная подготовка и в которой он был авторитетом, он позволил директору сесть себе на голову и тем вызвал ущерб для дела. И он же считает себя способным руководить государством, пытался насильственным образом установить новый, лучший, по его мнению, государственный строй. Он не захотел работать и помогать родине выиграть войну (во время войны он служил на военном заводе), ему нужна была революция! Он бунтовал, вероятно, ходил по улицам, демонстрируя и выкрикивая: "мир хижинам, война дворцам!" — или что-либо другое подобное. Удивительно!

Возвращаясь домой, я решила заглянуть в местный гастроном, надеясь купить что-либо съестное. В последнее время в магазинах, возможно по приказу свыше, дефицитные пищевые продукты стали продавать не с утра, когда магазин открывается, а после обеда или даже вечером, давая тем возможность делать покупки женщинам, работающим днем на производстве. Сегодня мне повезло. Зайдя в магазин, я увидела, что продают рыбу и конфеты. Рыба оказалась хорошей, а конфеты — гадость! Они сделаны на патоке с какой-то мучной добавкой, такие липкие, что, укусив их, потом невозможно было разжать зубы. Беря их в рот, человек определенно рисковал вытащить у себя из зубов пломбы или даже неустойчивые зубы!