Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [57]

Посоветовавшись с Сережей, мы решили попробовать посылать Наташу в садик. Нам, конечно, будет удобнее, если она пойдет туда. Ей скучно без братьев и сестер, она играет с детьми во дворе, но в плохую погоду она дома одна. Потом я заметила, что, вероятно, поощряемая Давыдовной, она очень много стала читать. Давыдовне удобно, когда ребенок часами сидит в кресле читая, но Наташе еще рано подолгу сидеть, согнувшись над книгой. Кроме того, есть еще очень веское соображение в пользу садика: мы больше не будем нуждаться в няне, живущей у нас в доме. С тех пор как Давыдовна рассказала нам, что ее учили шпионить и она приняла это как нормальное положение, я боюсь держать ее в доме. Не имея больше нужды в няньке, я смогу взять более надежного человека, который, кстати, будет делать всю домашнюю работу, чего Давыдовна не делала.

Стали посылать Наташу в садик. Сначала мы хотели посылать ее только на полдня, но потом она стала оставаться там на целый день, так как после обеда дети в садике отдыхают в кроватях и заведующая посоветовала не беспокоить ребенка, а дать ей отдохнуть там же.

Давыдовна поняла, что в ее услугах больше не нуждаются и заговорила об этом со мной прежде, чем я сама решилась ей сказать. Мне было очень неловко отказывать Давыдовне, в течение пяти лет, которые она провела у нас, она сильно привязалась к ребенку.

Наташе детский садик очень нравился. Каждый раз, когда я прихожу забирать ее домой, у нее целый ворох новостей: как два мальчика подрались и тетя Таня (учительница) заставила их помириться, а когда они в знак мира пожимали друг другу руки, один из них опять ударил другого по уху; или как Наташа, катаясь на санках, порвала себе платье и тетя Таня учила ее зашивать.

Я была довольна, что у нее много друзей и она не скучает, но иногда ее рассказы омрачали это довольство. Сегодня, например, она сказала:

— Ты, мама, говорила, что я должна больше всех любить папу, тебя, дедушку и бабушку, а тетя Таня сказала, что мы все должны больше всего любить тов. Сталина, а потом уже остальных!

Я не сразу могла сообразить: как можно безопасно и убедительно для ребенка опровергнуть такое противное мне заявление. Наконец я собралась с мыслями.

— Видишь, детка, любить можно по-разному, одной любовью Сталина, а другой дедушку, бабушку и папу. Папа и я, и дедушка с бабушкой — тебе родные, мы одна семья. Мы все почти то же самое, как и ты сама, родные любят друг друга даже если они и нехорошие, злые и некрасивые, родные защищают друг друга, особенно своих слабых и маленьких, так уж устроен мир. А вот правительство, Сталин — глава нашего правительства, любят совсем по-другому, его любят только тогда, когда оно делает хорошее.

— Сталин делает для нас хорошее.

— Если он делает для нас хорошее, его надо любить.

Не могла же я сказать Наташе, что Сталин зверь в образе человека, как его называет мама, что его невозможно любить за его дела. Она завтра же расскажет об этом учительнице в садике и мне не поздоровится!

С прислугой мне повезло, вскоре я получила письмо от мамы, в котором она писала, что у нее есть подходящая для меня женщина, знающая и умеющая работать, абсолютно честная, бывшая монашка. Она искала работу в семье, где ей позволят молиться и где не будут издеваться над религией. Я написала, чтобы она приезжала как можно скорее.

К нам приехала женщина совершенно не похожая на монашку, лет пятидесяти, которая работала быстро и споро и одевалась в обыкновенное городское платье. Я ей сказала, что должна буду зарегистрировать ее как прислугу, она ответила: "как хотите".

От нее я узнала, что во всем Ростове нет ни одной церкви. Есть церковь в одной из ближайших станиц и она хочет, чтобы я отпускала ее туда на полдня в воскресенье и годовые праздники; я конечно, с удовольствием согласилась. От последней остановки городского трамвая до станции нужно идти пять километров пешком, но она сказала, что она привычна ходить пешком и для нее это удовольствие. Она просила называть ее Ивановной.

28

Отношения нашего директора и гл. инженера очень ненормальные, к великому сожалению моему и Юсупова. Все, кто знает Николая Николаевича как специалиста, уважают и, я даже сказала бы, восхищаются его уменьем решать сложные технические проблемы немедленно, на месте, администратор же он, как говорится, "липовый". Человек очень мягкий и отзывчивый, он не мог требовать от своих подчиненных работы сверх сил или в тяжелых условиях; он также не мог настаивать на своем и перед директором. Например, пресс для вермишели потребовал немедленной остановки для затяжки сальника, Юсупов настаивал на остановке, а начальник смены надеялся, что пресс протянет до конца смены и побежал к директору, прося его не позволять Ю. останавливать пресс. Директор пришел и приказал Юсупову пресс не останавливать до конца смены. Ю. пожаловался гл. инженеру и просил его вмешаться, но Н. Н., промямлив что-то, вроде: "может, протянет", — не вмешался. Пресс не выдержал до конца смены, сальник прорвался и испортил много продукции. Все разозлились на Н. Н.: механик — за то, что он его не поддержал вовремя, мастер — за испорченную продукцию, а директор — за неполадки на фабрике. Директор называл его мягкотелым и шляпой.