Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [52]

— Ну, конечно, не упомянул. Царь, изверг, и вдруг рассказать о таком великодушии. Ведь в то время три тысячи были громадной суммой. Ах, Валя, меня действительно огорчила эта лекция! Я люблю не только музыку Чайковского, я также люблю в нем человека. В воспоминаниях современников он выступает как чуткий, правдивый, немного застенчивый, бескомпромиссный, когда дело касалось того, что он считал важным. Человек с безукоризненно хорошими манерами, а лектор так легко оскорбил его память только для того, чтобы бросить комок грязи в сторону царского правительства. Как это неприятно!

— Нина, если ты не читала, ты можешь взять у меня переписку Чайковского с фон Мекк.

— Я не читала, но скажу тебе откровенно, я никогда не читаю такого рода литературу. Мне как-то неловко читать чужие письма.

— Да что ты! Ведь эти люди давно умерли, и интересно знать, чем они жили? Например, Чайковский объясняет в своих письмах, что именно он хотел сказать своей музыкой в некоторых произведениях. А потом, я думаю, те, кто дал эти письма для печати, родственники, вероятно, отобрали и не дали самое интимное.

— Все равно, они написаны не для публики.

*

Пришла посмотреть в механические мастерские, как растачиваются прессы и нашла Юсупова страшно расстроенным; расспрашиваю его о расточке, а он, видимо, и не слушает. Потом говорит:

— Валентина Алексеевна, пойдемте-ка ко мне в конторку.

В его небольшой, отгороженной кирпичной стеной конторке можно было говорить, не опасаясь быть подслушанными. Как и в конторке Якова Петровича, рабочие, из числа тех, с кем у него приятельские отношения, не позволили бы никому подслушивать у двери. В таком случае кто-либо вошел бы с каким-нибудь вопросом и предупредил бы.

— Знаете, В. А., опять ко мне цепляются из ГПУ. Вчера позвонили сюда и просили зайти к ним вечером. И что же, вы думаете, мне предложили? Дать список всех моих знакомых из технического отдела; нашего и того, где я работал раньше. Я спросил, зачем? Ответили: хотим знать, кто с кем водится.

— Значит, не только список ваших друзей, но и всех, кого вы знаете, и кто с кем дружит?

— Выходит, так. Я спросил: писать только приятелей или также шапочных знакомых? Ответили: составьте два списка, один близких друзей, а второй шапочных.

— Почему они именно к вам пристали?

— Знают, что у меня отец и братья в лагере, думают, запуганный. Не хватает у них, сволочей, своих партийных шпионов!

— Ну, это-то понятно. К вам у людей больше доверия. Что же вы решили?

— Никакого списка составлять для них не буду. Пусть им дьявол составляет. А сегодня утром пошел к начальнику секретной части и рассказал, чего от меня хотят и как я к этому отношусь — не хочу писать! Он сюда ко мне часто шляется, дом себе строит за городом, так вот, то замок, то петли, то водопроводные части ему нужны; я даю, не отказываю. Он советует не спешить со списком, тянуть как можно дольше, может, забудут… И не называют это доносом, черти, видите ли просто список, кто с кем дружит! Вы, например, должны быть в моем списке дважды: как мой друг и как друг Якова Петровича. Выходит, я должен буду написать о вас — ходит-де к Я. П., сидит у него в конторке и беседует с глазу на глаз! Никакого списка я им, проклятым писать не буду!

— Да, дело неприятное… Не должна ли я предупредить Я. П.?

— Ничего ему не говорите. Он теперь партийный, его оберегут. Да и никакого списка не будет.

— Не скажите, вас могут заставить написать там, в их присутствии.

— Ну если там, наспех, я им такого напишу, сам черт голову сломает, а не разберет. Ведь я малограмотный.

О Юсупове в ГПУ не забыли. Через две недели его опять вызвали. Он сослался на то, что занят прессами и не выбрал времени написать, начал жаловаться на директора, что тот стоит у него над душой и подгоняет. И правда, директор каждый день заходит смотреть, в каком состоянии работа над прессами. После всех этих объяснений и жалоб Юсупову дали еще три недели сроку.

И тут Юсупову повезло. Началась чистка ростовского отделения ГПУ и того гепеушника, что вызывал его и требовал список, посадили. О посадке гепеушника рассказал ему сам зав. секретной частью.

Мы с Юсуповым долго обсуждали: кому еще на нашем заводе могли дать задание составить список и, конечно, следить за указанными в списке. Перебрав всех мастеров и техников, мы решили, что вряд ли кто из них достаточно знает о взаимоотношениях между техническим персоналом. Мукомольщики никогда не появляются на макаронной фабрике, а макаронщики на мельнице; из химической лаборатории берут анализы во всех мастерских завода, но никогда не заходят в механические мастерские или в технический отдел. Зав. лабораторией ходит по всему предприятию, но она коммунистка и при ней никто языка не распускает. Так и решили — никого нет.

— Вы еще кому-либо рассказывали, что вас вызывали?

— Нет. Но расскажу Главному.

26

Наконец первый пресс был смонтирован и передан в эксплуатацию. В первые же дни он превысил производительность трех винтовых прессов. Все были довольны, даже товарищ Серб сказал:

— Наконец-то мы избавились от этой рухляди, винтовых прессов: на следующей неделе, когда Юсупов смонтирует еще два, мы выбросим остальные. Очень много времени они отнимают у мастерских на ремонт.