Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [49]

— Но ведь дети получают же пенсию за отца?

— Какая там пенсия, гроши! На пенсию детей даже не прокормишь, не то что обуть и одеть по спекулятивным ценам. Я собрала немного денег и приехала, чтобы купить им самое необходимое в коммерческом магазине[7]. Мне говорили, что у вас бывает мануфактура и хотя она и очень дорогая, все же она есть, а у нас даже и дорогой нет.

— Мама, эту дорогую мануфактуру достать очень трудно, за ней собираются громаднейшие очереди. За ней приезжают колхозники со всей Ростовский области. Продав на базаре птицу, масло или яйца, они на другой день едут в очередь за мануфактурой, очень рано, когда еще темно. Они готовы стоять за ней всю ночь, но милиция не позволяет собираться очереди раньше пяти часов; люди собираются гораздо раньше и стоят за углами небольшими группами, ожидая пяти часов. Как только милиционер уходит, они бросаются толпой, чтобы занять первые места, и в это время бывает такая давка, что слабого могут просто затоптать. Мне рассказывали, что на прошлой неделе толпа свалила одну женщину и пробежала по ней, она умерла на другой день в госпитале. Вам идти туда просто опасно. Лучше мы сделаем так: я добавлю денег и мы купим материи для Зины у спекулянтки. Я знаю женщину, которая продает вещи из того же магазина, только дороже.

— Нет, я не могу переплачивать. Ты давай свои деньги, а покупать я пойду сама. Я не буду бежать во время давки, я подойду, когда люди немного успокоятся, простою хоть целый день, это ничего, я возьму с собой бутерброды.

На другой день мама ушла, когда мы еще спали. Я пришла в перерыв в двенадцать часов, ее еще не было. Когда я пришла после работы, она лежала на кушетке очень усталая, но счастливая.

— Слава Богу! Очень удачно сходила, купила больше, чем надеялась.

— Показывайте покупки.

— Вот эта "чертова кожа" мальчикам на штаны, а сарпинка им на рубашки и Зине на блузочку.

— Вы бы купили Зине на блузочку чего-либо повеселее, чем эта серая сарпинка.

— Дорогая, я не могла выбирать. Я стала в очередь туда, где продавали самое нужное мне, "чертову кожу"; у этого же прилавка была и сарпинка. Материю на платье продавал другой приказчик и нужно было бы стоять в другой очереди, уже в магазине, но я так устала, что не могла этого сделать. Во всяком случае моя первая забота была о детях.

— А Зина?

— Зина обойдется как-нибудь.

На другой день я узнала, как "обойдется" Зина.

— Завтра я уезжаю ночным поездом, — говорила мама, — но утром я пойду и пройдусь по магазинам в городе. Я не буду больше стоять за мануфактурой, но, может быть, я увижу что нужное в других магазинах. В очереди мне рассказывали, в каком магазине иногда бывает детское белье, чулки и даже башмаки. Да и еще хочу купить подарки внукам.

— Подарки мальчикам куплю я, — сказал Сережа, — когда буду возвращаться после работы, или в обеденный перерыв.

На другой день вечером, когда я пришла с работы, мама уже укладывала свои вещи. На кушетке стояла раскрытая корзина и возле нее куча вещей, среди которых я заметила свою юбку.

— Почему моя юбка здесь? И ботинки, и моя новая вязаная кофточка?!

— Я отобрала для Зины то, что тебе не нужно, — сказала мама.

— Как не нужно! Да я за этой кофточкой целых два часа стояла в очереди в Ленинграде, а вы говорите — не нужно!

— Но у тебя есть и другая, из верблюжьей шерсти.

— Мне обе нужны. Из верблюжьей шерсти очень толстая и в ней только в холодную погоду хорошо, а эту можно носить всегда.

— Ну дай Зине из верблюжьей шерсти, мне все равно.

Я начала сердиться, мне жалко было отдавать Зине кофточку, она нужна мне самой. Но тут Сережа поддержал маму.

— Я давно хотел сказать тебе, Валя, что эта кофточка тебе не к лицу, цвет не подходящий; он делает тебя какой-то желтой.

— А туфли тоже мне не к лицу?

— Ну о туфлях и говорить не стоит, — сказала мама, — как не стыдно, муж ученый, доцент в университете, сама инженер, а ходит в истоптанных туфлях.

— Они не истоптаны, только каблук немного износился, я хожу в них на службу, когда грязно.

— И на работу нужно ходить прилично одетой.

Я не могла устоять против соединенных усилий мамы и Сережи, и в конце концов мама уложила отобранные вещи к себе в корзинку.

Вечером я проводила маму на вокзал и она уехала довольная своей поездкой. Я не обижалась на маму, я отлично помню, как она точно таким способом отбирала вещи у моей старшей сестры Шуры и присылала их мне, когда я была студенткой. С Шурой она поступала даже хуже, она иногда отбирала ее лучшие вещи, считая, что молоденькой девушке они нужны больше.

Провожая маму, я пожаловалась ей, что Сережа стал часто уходить играть в карты и возвращаться поздно, но обратилась, видно, по неправильному адресу. Мама сама заядлый игрок в карты и, насколько я помню, имевшая по этому поводу неприятности с отцом, мне не посочувствовала.

— Он так много работает, а ты хочешь лишить его такого невинного развлечения? — возмутилась она. — Тем более, ты сама не любишь играть и не можешь составить им компании. Выбрось эту глупость из головы, так будет много лучше для вас обоих.

Я думаю, папа посочувствовал бы мне больше.

*

Я очень не люблю ходить на демонстрации на первое мая и праздники Октябрьской революции. Это очень нудное и неприятное занятие. Собираться нужно за несколько часов до начала демонстрации к своему учреждению, нас там выстраивали в колонну и вели в какую-нибудь боковую улочку, где мы ожидали своей очереди пройти мимо трибуны на театральной площади, где стояли местные руководители партии и правительства.