Милый Эдвард - [44]

Когда Эдвард заметил, что и щелчки в голове пропали, он стал часами привыкать к новой тишине, пытаясь распробовать ее, испытать. Он медленно наклонял голову из стороны в сторону, прыгал вверх-вниз, даже думал о маме, но щелчки не возвращались. А что, если исчезновение нескольких симптомов диссоциативной фуги – щелчков, ощущения плоскости внутри – само по себе симптом?

Казалось, даже лицо Шай изменилось за те несколько дней, что он отсутствовал: она приобрела непроницаемый взгляд. Иногда ни с того ни с сего, во время обеда или пока они складывали вещи в шкафчики, она одаривала его таким взглядом, и он спешил извиниться.

– Прекрати, – всякий раз говорила она. – Ты не сделал ничего плохого, не извиняйся.

Но Эдвард знал, что она все еще разочарована тем, что он не пошел на слушание. Когда он рассказал ей об этом в первый же вечер после возвращения, ее щеки вспыхнули, и она возмутилась:

– Но это должно было быть так интересно!

Он шел за ней по школьным коридорам и несколько раз в день вздрагивал от неожиданности, когда хлопала дверь или начинал жужжать громкоговоритель. Школа будто стала громче. Однажды какой-то парень крикнул «Да пошел ты!» чуть ли не ему в ухо, а потом окинул его взглядом: чувак, спокойно, я не тебе. Эдвард начал спотыкаться от этого шума, ему пришлось найти пустой класс, чтобы передохнуть.

В конце весны пришло письмо о мемориальной службе. Несколько семей жертв катастрофы рейса 2977 сформировали мемориальный комитет, и авиакомпания предложила покрыть расходы. Спустя год в Колорадо в день крушения на том самом месте должны будут установить памятник. Участок земли выделило государство, и мемориал навсегда останется на ней. К письму прилагался эскиз будущего памятника. Самолет, сделанный из птиц. 191 одна металлическая птица взмывала в небо.

– Как ужасно! И красиво, – сказала Лейси, глядя на изображение.

Когда Джон и Эдвард вернулись из Вашингтона, Лейси сказала им, что согласилась работать на полставки координатором добровольцев в местной детской больнице. Теперь она организовывала работу волонтеров и следила за тем, чтобы в больнице всегда присутствовали люди, готовые читать больным детям и ухаживать за новорожденными.

– Теперь я буду работать в настоящей главной больнице, – с гордостью сказала она Эдварду.

Эдвард не хотел, чтобы она бралась за эту работу, ведь это очередная неприятная перемена в его жизни, но он благоразумно промолчал. Он также не сказал ей, что заметил, как из дома исчезли журналы для беременных, обитавшие под кофейным столиком, и как изменилось поведение тети. Ее походка стала другой, более активной и решительной. Лейси больше не смотрела с ним телевизор. Когда Эдвард закрывал глаза и прислушивался к быстрым шагам по кухонному полу, они казались ему чужими.

– Ты хочешь поехать на церемонию открытия? – спросил Джон.

– Нет.

– Что ж, рад слышать. Там будут присутствовать семьи погибших. – Джон говорил это с едва скрываемым ужасом, который почти заставил Эдварда улыбнуться.

– Это слишком тяжело, – прибавила Лейси.

Несмотря на то что вопрос был решен, все трое наблюдали за тем, как угасающий закат оттеняет изображение стаи птиц, устремленных в небо.

То лето Шай снова проводила в лагере, а Эдвард днями напролет смотрел телевизор. Врач сказал, что он может поехать с ней, однако в его голосе прозвучала неуверенность, к которой он прислушался: Эдварду было сложно представить себя бегающим по тренировочным площадкам, склеивающим бусины или играющим в вышибалы. Ему нравилось быть дома одному, и он с удовольствием общался с персонажами «Главной больницы»: советовал Джейсону не работать на гангстера Сонни и просил Алана быть добрее к дочери.

Эдвард стал реже посещать врачей, поэтому у него появилось больше свободного времени, которое он тратил на просмотр телепередач и лежание на диване. Несколько раз, по-видимому чтобы заставить его покинуть дом, Джон брал Эдварда на работу. Они входили в почти пустой, похожий на пещеру офис и переходили от одного компьютера к другому, создавая резервные копии данных на дисках.

– Они обанкротились, – как-то сказал Джон, жестом указывая на кучку мужчин с небрежной щетиной в дальнем углу, одетых в мятые рубашки. – Я настраивал их компьютеры девять месяцев назад, и тогда все были так взволнованы. Позор-позор.

Шай, кажется, тоже хотела заставить его выходить из дома. Пару дней в неделю после лагеря она настаивала на том, чтобы они шли на детскую площадку.

– Тебе нужен свежий воздух, – говорила она. – В жизни есть не только «Главная больница».

Он скептически пожимал плечами. Эдвард совсем не прочь был сидеть рядом с Шай на качелях и слушать, как она рассказывает ему о каких-то раздражающих замечаниях матери или выпадах одноклассников, с которыми виделась в лагере. Ему нравилось прикрывать глаза ладонью, прячась от солнца, и наблюдать за тем, как малыши копаются в песочнице с предельно серьезным выражением лица.

Когда начался восьмой класс, они продолжили навещать детскую площадку пару раз в неделю после школы. Эдварда не беспокоило начало учебного года; он не был против рутинных переходов из одного класса в другой. Он восхищался двумя новыми папоротниками, которые директор Арунди приобрел за лето, и каждую среду после обеда приходил к нему в кабинет для полива. Он каждый день оставлял телевизор в режиме записи, чтобы следить за «Главной больницей», и смотрел очередную серию, когда возвращался домой.