— Только быстро, — предупредила их «кофейница». — Я сегодня раньше закрываюсь — у сына день рождения.
Я снова глянул на часы — без двенадцати шесть.
Допил кофе и взял еще одну половинку.
— Чего это у тебя руки дрожат? — спросила «кофейница» — Перебрал вчера?
Я кивнул, не желая участвовать в ее участии.
— Тебе не кофе надо, а чего покрепче, — посоветовала она. — Возьми «Кеглевича»!
— Денег нет.
— Тебе в кредит дам, — сказала она и налила мне сто грамм.
— Спасибо, — я взял кофе и сто грамм и вернулся за свой столик.
Было без пяти шесть, когда «кофейница» занервничала и стала всех торопить и выпроваживать. Мужики допили водку и без пререканий гурьбой вывалили на улицу. Из второго зала тоже вышли всякие люди в подпитии.
Я смотрел примерзшим взглядом на открытые двери, в которые все выходили, но никто не входил.
— Ну давай, не задерживай! — «Кофейница» стояла рядом, надо мной.
Я оглянулся — кроме меня и ее в кафе больше никого не было.
— Я к тебе по-человечески, и ты тоже, пожалуйста, будь человеком, дружелюбно говорила она. — У меня Васе сегодня восемьнадцать. Надо успеть салаты сделать…
Я кивнул, доглотнул «Кеглевича», запил последним глотком кофе и пошел к выходу.
Уже «выплыв» лицом на улицу, я столкнулся с парнем в короткой кожанной куртке. Он хотел войти.
— Все! — крикнула ему «кофейница». — Закрыто.
Пропустив его на порог кафе, я отошел в сторону и с улицы слушал их разговор.
— Ну хотя бы сто грамм! — просил он.
Часы я сжимал в ладони. Было темно и я вряд ли бы разглядел местоположение стрелок, но почему-то была у меня уверенность, что именно в эти секунды наступает шесть часов вечера. И действительно, откуда-то сверху донеслись удары настенных часов.
Я медленно шел назад, на Контрактовую. Я шел и слышал шаги идущего позади меня человека. Может, это был именно он? Может именно с ним я столкнулся лицом к лицу на выходе из кафе?
Мое состояние можно было сравнить только с пронизывающей немотой. Не было ни огорчения, ни облегчения. Только страх при каждом услышанном шаге идущего позади меня человека усиливался. Я хотел, но боялся оглянуться.
Уже выйдя на освещенный поворот трамвайной линии, я оглянулся, но сзади никого не было.
Страх пропал, но пропали вместе с ним и все чувства. Снова воцарилась, разлилась по всему моему телу немота.
Я присел на пустовавшую скамейку под памятником Сковороде. Сидел и ни о чем не думал. Просто дышал.
Может к шести часам моя душа покинула меня, оставив меня без чувств и мыслей. Ей, должно быть, не нравился мой план. Душа живет в человеке и не любит терять свое место жительства.
Смешная мысль пришла в озябший мозг — если душа прописана в моем теле, а тело прописано по определенному адресу, значит у души — двойная прописка, что запрещено всеми нашими до сих пор советскими законодательствами.
Я даже улыбнулся.
И подумал об одиночестве Сковороды.
Некоторые люди рождаются, чтобы и после смерти оставаться одинокими.
Часы показывали двадцать минут седьмого.
Прошли первые двадцать минут моей незапланированной жизни.
Посидев еще с полчаса, я поднялся пешком на Крещатик, нашел подвыпившую начинающую проститутку и, пообещав ей заплатить утром, повез к себе.
10. ПЯТНИЦА
Ночью мне то снились кошмары, то вдруг прорезались какие-то идиллические картинки и в зависимости от этого, я то обнимал во сне девушку, имя которой, один раз услышав, сразу забыл, то отодвигался от нее на край. Утром проснулся с головной болью. Встал, оставив гостью крепко спящей. Сидел на кухне и пил растворимый кофе. Несколько раз заглядывал в комнату и удивлялся столь крепкому сну. Наконец уже заглянул, чтобы внимательнее рассмотреть свою гостью — ведь познакомились мы в полумраке, а если еще учесть в каком я был прошлым вечером состоянии, то надо было удивиться смелости этой девушки. Мне самому вдруг стало страшно за нее — а если бы за пять минут до нашего знакомства ее бы увез к себе какой-нибудь маньяк-садист?
Мысли логично подошли к тому, что я совершил хороший поступок и вероятно спас ее от избиения или от чего-то пострашнее. Но тут я вспомнил, что утром обещал с ней расплатиться, и при том даже не стал слушать, какую сумму я должен буду ей отдать…
Стало как-то не по себе. И даже порадовался я ее крепкому сну. Но все-таки надо было что-то делать. Может, надо было где-то одолжить деньги, чтобы отдать ей. И снова — мысль о том, что мне надо раздобыть денег, чтобы заплатить проститутке — эта мысль окунула меня в грязь и я поморщился. Было, конечно, от чего поморщиться.
— Эй! — донесся из комнаты негромкий сладкий голос. — Эй, ты где?
Я появился в дверях и спросил:
— Кофе?
Она потянулась. На лице, усыпанном веснушками, заиграла улыбка. И совсем по-детски она кивнула. Приподнялась, рукой подсунула подушку под спину и так устроилась на кровати — полулежа-полусидя.
— Только у меня растворимый, — успел я сказать, исчезая на кухне.
Кипяток быстро подогрелся и я сделал для нее кофе.
Она была красивой, слишком красивой для проститутки. И слишком молодой. Светло каштановый волосы, немного пострадавшие от «химии», мелкими волнами сбегали до плеч, татарский разрез глаз, маленький острый носик. Тонкие, но яркие губы — я их целовал, наверно, ночью? Не помнил, и было жаль, что не помнил я прикосновения к этим губам.
