Милые чудовища - [4]

Оказалось, это тяжелая работа — балансировать и одновременно поднимать крышку, пока одна нога плотно зажата в неожиданной западне. Майлз отчетливо слышал шум собственного дыхания и судорожное шарканье второго ботинка по крышке гроба. Даже красный луч его лампочки, слабенький и раскачивающийся вперед-назад и вверх-вниз в узком пространстве могилы, казался невыносимо шумным. «Черт, черт, черт!» — шептал Майлз. Голос больше напоминал всхлипывание. Он просунул под крышку гроба пальцы, по обе стороны от ног, и согнул дрожащие колени, чтобы не повредить спину, когда будет поднимать тяжкую ношу. К пальцам правой руки что-то прикоснулось.

Нет, это он сам до чего-то дотронулся. Не будь идиотом, Майлз. Он рванул крышку вверх так быстро и с такой силой, как только мог, похожим жестом срывают с раны повязку, если есть подозрение, что под нее заползли пауки. «Черт, черт, черт, черт, черт!»

Он дернул, а кто-то другой подтолкнул. Крышка взлетела в воздух и упала на кучу земли. Мертвая девушка, вцепившаяся Майлзу в ботинок, отпустила его ногу.

Это было первое из многих неожиданных и неприятных потрясений, которые Майлзу предстояло перенести во имя поэзии. Второе нагоняло тошноту — нет, скорее повергало в шок — он раскопал не ту могилу. Могилу не той девушки.

Не та мертвая девушка лежала в гробу, улыбалась Майлзу, и глаза ее были распахнуты. Она была на несколько лет старше Бетани и обладала куда более развитой фигурой. У нее даже была татуировка.

Улыбка у не той девушки была белоснежная, сразу видно — дантист постарался. Бетани же носила брекеты, из-за которых поцелуи превращались в героическое деяние. Приходилось целовать вокруг брекетов, скользить языком вверх, или в сторону, или вниз, все равно что обходить колючую проволоку: упоительное и полное опасностей приключение в девственных уголках природы, где еще не ступал человек. Бетани, когда целовалась, морщила и выпячивала губы. Если Майлз забывался и слишком сильно прижимался к ее губам своими, она награждала его подзатыльником. Почему-то сейчас, глядя на не ту мертвую девушку, Майлз особенно живо вспомнил именно этот эпизод.

Не та девушка заговорила первой.

— Тук-тук, — произнесла она.

— Что? — оторопел Майлз.

— Тук-тук, — повторила не та девушка.

— Кто вы? — спросил Майлз.

— Глория, — ответила не та девушка. — Глория Пальник. А ты кто, и что ты делаешь в моей могиле?

— Это не твоя могила, — заявил Майлз, отдавая себе отчет, что ругается с мертвой девушкой, да к тому же с не той мертвой девушкой. — Это могила Бетани. Лучше скажи, что ты делаешь в могиле Бетани:

— Ну уж нет, — отрезала Глория Пальник. — Это моя могила, и вопросы здесь задаю я.

Заявление было липким и пугающим, как лапка мертвого котенка. Возможно, он совершил опасную ошибку, за которую потом придется расплачиваться.

— Стихи, — только и смог вымолвить он. — Я… э-э… случайно оставил в гробу своей девушки кое-какие стихи. А теперь близится конец сдачи работ на поэтический конкурс, так что мне нужно получить бумаги назад.

Мертвая девушка сверлила его взглядом. У нее было что-то не то с волосами, Майлзу от этого сделалось не по себе.

— Прости, но ты это на полном серьезе? — сказала она. — Уж больно смахивает на неумелые отмазки. Вроде: мою домашнюю работу сжевала собака. Или: я совершенно случайно похоронил свои стихи вместе со своей умершей девушкой.

— Послушайте, — сказал Майлз, — я и памятник проверил, и все остальное. Здесь точно должна быть могила Бетани. Бетани Болдуин. Мне очень жаль, что я потревожил вас и все такое, но на самом-то деле я не виноват.

Мертвая девушка не сводила с него задумчивого взгляда. Ему хотелось, чтобы она хотя бы иногда смаргивала. Она больше не улыбалась. Ее волосы, черные и гладкие (в отличие от каштановых и курчавящихся летом волос Бетани) слегка шевелились, как змеи. Майлз подумал о сороконожках. Чернильно-полуночные щупальца.

— Может, мне лучше уйти, — предложил Майлз, — и оставить тебя… м-м… покоиться с миром, или как там говорят?..

— «Извините», как и «спасибо», на хлеб не намажешь, — отрезала Глория Пальник. Сквозь вдруг навалившуюся на него дремоту Майлз заметил, что она почти не двигает губами, когда говорит. И при этом дикция у нее безупречная. — К тому же мне это унылое местечко уже осточертело. Тут скучно. Может, мне лучше пойти с тобой?

— Что? — переспросил Майлз и стал ощупывать стенку могилы позади себя в поисках веревки с узлами.

— Я говорю, может, мне лучше пойти с тобой, — сказала Глория Пальник. И села. Теперь ее волосы действительно двигались, действительно закручивались кольцами. Майлзу померещилось, будто он слышит легкое шипение.

— Нет, тебе нельзя! — возразил он. — Извини, но нет. Нет, и всё тут.

— Что ж, ладно, тогда ты оставайся здесь и составь мне компанию, — предложила Глория Пальник. Волосы у нее были — в самом деле что-то с чем-то!

— Нет, так тоже не пойдет, — сказал Майлз. Он хотел уладить спор побыстрее, пока волосы мертвой девушки не удушили его. — Я собираюсь стать поэтом. Если мои стихи так и останутся неопубликованными, это будет огромная потеря для человечества.

— Ясно, — сказала Глория Пальник таким тоном, будто ей действительно было все ясно. Ее волосы спокойно улеглись и наконец начали вести себя, как и подобает волосам. — Ты не хочешь возвращаться к себе вместе со мной. И здесь оставаться со мной не хочешь. Тогда как тебе такой вариант: если ты такой великий поэт, так напиши для меня стихотворение. Сочини что-нибудь такое, чтобы всем сразу стало грустно из-за моей смерти.