Милые бездельники - [5]

— Несчастный старикъ! Поддался вліянію глупой бабы, разорился, оглупѣлъ, дошелъ до маніи, что онъ боленъ, — говорилъ Петръ Васильевичъ. — Я бы проучилъ эту бабу. Пятьдесятъ лѣтъ провалялась на печи, жила на чужой шеѣ, пальца о палецъ не стукнула. И гдѣ, кромѣ Россіи, можетъ просуществовать такой паразитъ, какъ она? И вѣдь находились же дураки, которые всю жизнь поддерживали ее. Просто удивляться нужно нашей россійской глупости, нашему благодушію!..

Но переписка дяди и племянника дѣлалась все рѣже, дѣла Петра Васильевича по службѣ становились все сложнѣе, онъ дѣлался все солиднѣе и, наконецъ, изъ него выработался типъ истаго директора департамента. Невозмутимый, гладко выбритый, съ красивыми бакенбардами, серьезный по виду, онъ занимался теперь общественною службою и уже не волновался разными мелочами въ родѣ того, что какой-то его дядя одурѣлъ подъ вліяніемъ глупой бабы. Дѣйствительный статскій совѣтникъ Петръ Васильевичъ Дерюгинъ-Смирницкій даже вовсе забылъ, что у него есть гдѣ-то на Руси какой-то дядя.

* * *

Былъ одинъ изъ праздничныхъ дней, когда Петръ Васильевичъ имѣлъ обыкновеніе дѣлать визиты къ своимъ высокопоставленнымъ друзьямъ и пріятелямъ. Онъ довольно долго просидѣлъ у зеркала, подправляя бакенбарды, повязывая галстукъ и причесывая волосы на головѣ такъ, чтобы скрыть маленькую лысину въ пятакъ на затылкѣ. Смотрясь въ зеркало, онъ замѣтилъ въ волосахъ на вискахъ пару сѣдыхъ волосъ, поморщился и началъ вылавливать ихъ, чтобы выдернуть этихъ предательскихъ вѣстниковъ приближавшейся старости. Довольно долго ускользали они изъ-подъ его пальцевъ, наконецъ онъ захватилъ ихъ и сталъ отдѣлять отъ нихъ попавшіеся подъ руку не сѣдые волоса, не желая лишать голову этого украшенія. Занятіе подвигалось впередъ медлевно и такъ поглотило все вниманіе Петра Васильевича, что онъ не замѣтилъ вошедшаго въ комнату лакея.

— Тетушка вашего превосходительства изволили пожаловать, — доложилъ лакей.

— Что? — крикнулъ Петръ Васильевичъ и выдернулъ изъ головы штукъ пять зажатыхъ между пальцами волосъ.

Лакей повторилъ докладъ.

— Какъ тетушка? Откуда? Нѣтъ у меня…

Но Петръ Васильевичъ не кончилъ. Въ комнату торопливыми шагами вошла высокая, толстая старуха и бросилась къ нему со словами:

— Вотъ онъ, мой голубчикъ, дорогой мой!

Петръ Васильевичъ не успѣлъ еще опомниться, какъ его уже сжимала въ объятіяхъ Аглая Ивановна, измявъ ему и воротнички, и грудь крахмальной рубашки.

— Благодѣтель ты мой, одинъ ты у меня остался, никого больше нѣтъ у меня, у сироты! — говорила она, цѣлуя его и орошая слезами его модный жилетъ.

Лакей съ глупой миной глазѣлъ на эту сцену.

— Ступай, болванъ! — приказалъ Петръ Васильевичъ и освободился отъ объятій Аглаи Ивановны. — Какъ вы попали сюда? Что дядя?

— Умеръ, голубчикъ, умеръ! — заплакала она. — Разорили насъ злодѣи, въ чужому домѣ и умеръ, нищая я теперь, едва дотащилась къ тебѣ сюда…

— Гдѣ же вы остановились? — спросилъ Петръ Васильевичъ.

— Къ тебѣ, дорогой мой, пріѣхала, прямо къ тебѣ! Въ департаментѣ была, узнала отъ добрыхъ людей. «Гдѣ, спрашиваю, живетъ мой племянникъ?» Сказали, спасибо имъ…

Петръ Васильевичъ въ волненіи заходилъ по комнатѣ. Онъ вовсе не признавалъ себя ея племянникомъ; она просто была жена его покойнаго дяди. Держать ее у себя — этого и въ голову ему не приходило.

— Мнѣ очень жаль, что я не могу вамъ предложить комнаты у себя, — сухо началъ онъ. — Я живу…

— Ужъ гдѣ же мнѣ жить у тебя, дорогой мой! Развѣ я не знаю, что не у мѣста я здѣсь, — говорила плача Аглая Ивановна. — Я только на день, на два… Пристать негдѣ было… денегъ нѣтъ на плату за постой… Пойду завтра хлопотать, чтобы въ богадѣльню пристроили… Помѣщикъ тутъ одинъ, по имѣнію знали его, графъ Посошковъ прозывается, мѣсто видное имѣетъ, подручный при министрѣ онъ у васъ, что ли, его просить буду…

— Помилуйте, что вы, что вы, какъ можно? — съ испугомъ воскликнулъ Петръ Васильевичъ. — Я съ графомъ Посошковымъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ…

— Ну, вотъ и слава Богу, я и скажу, что я тебѣ тетенька, онъ и опредѣлитъ. Мнѣ хоть бы въ мѣщанскую какую-нибудь богадѣльню попасть, все равно! — говорила старуха покорнымъ тономъ.

— Да этого нельзя! — волновался Петръ Васильевичъ, быстро ходя по комнатѣ. — Я не желаю, чтобы жена моего дяди христарадничала. Вы носите мою фамилію! Вы это поймите! Я не какой-нибудь Ивановъ или Ефремовъ, а Дерюгинъ-Смирницкій! Дерюгиныхъ-Смирницкихъ въ Россіи, кромѣ меня, нѣтъ… Это невозможно!

Онъ еще быстрѣе заходилъ по комнатѣ, потирая себѣ лобъ.

— Вотъ-то бѣда, вотъ бѣда! — охала Аглая Ивановна. — Правъ ты, голубчикъ, правъ, не слѣдъ мнѣ позорить тебя. Ужъ лучше умру съ голода, а въ богадѣльню не стану проситься. Ахъ, бѣда какая! Нѣтъ, ужъ я порядокъ знаю, нр оконфужу тебя. Лучше съ голоду поколѣю. Мнѣ, старушонкѣ, что! Туда и дорога!

— Зачѣмъ же умирать съ голода… я помогу… — сказалъ смягченнымъ голосомъ тронутый Петръ Васильевичъ. — Это мой долгъ…

— Ангелъ, ангелъ, дѣлай, какъ знаешь! — воскликнула Аглая Ивановна, ловя его руку для поцѣлуя.

— Не надо, не надо, что вы! — отдернулъ руку Петръ Васильевичъ.

Аглая Ивановна поцѣловала его въ плечо.