Милосердия двери - [115]

– Ты чего не спишь? – проснувшись средь ночи, спросила Варька.

– Дом строю. Спи.

И все же однажды ночью озарило. «Ба! Эврика!» Неужели нашел выход? Ящики! Ящики! Ящики! И доска, и гвоздь. Шесть одинаковых щитов – в каждом по восемь досочек, в каждой доске – два гвоздя. Тут пошла уже высшая математика. Ясно, что найден материал и гвоздь в придачу. Нижний венец – из старых шпал. Стойки, а их надо очень много, – крепежный лес. Его эшелонами гонят на шахты. Из него же – верхняя обвязка и стропила. А там – ящики и триста раз, а то и больше, ящики. Я видел их горы на базе Интторга. Брать самые большие. Бегом на базу. Тары уйма. Нахожу я средь всего этого раздолья ящики, обитые фанерой изнутри. Эврика! Еще и фанера в придачу. Гофрированные картонные коробки из-под папирос – это же прекрасный утеплитель. Обить им хату изнутри. Шлака у депо – горы. Им засыпать промеж щитов. Оштукатурить снаружи, печь, и я уже вижу: дым идет из трубы. Так я строил ночами, поочередно, то на столе в депо, то в объятиях Варюхи – в них он строился быстрей, а дым валил из трубы до самых небес, отчего Варюшка как-то сказала мне на ушко: «Я забеременела».

От этого дым повалил еще сильней. Под всполохи северного сияния, при свете звезд вонзалось острие кирки в девственную утробу вечной мерзлоты. Отступя метров шестьдесят от водокачки, углубившись в «сады Черномора», где сосны и ели дремали, окутанные снегами и морозным инеем, я закладывал свой, наш дом, в чем помогали мне мои лагерные друзья. Сейчас, ночью, я больше не спал и не сторожил, а воровал все, что сгодится мне на стройплощадке. Все в депо знали, что я строюсь. Наумчик показывал те места, где под снегом могли быть бревна. Ночами и «днями» я закапывал, таскал и возил. Я продал свой новенький костюм, пальто и на эти деньги купил триста ящиков, обитых внутри фанерой, ящиков из-под трикотажа. Каждый надо было аккуратно разнять на щиты, вытащить все гвозди, каждый выправить. Щиты рассортировать по одинаковым размерам и отдельно их сложить. Когда я на водокачке объявил о том, что я немедля начинаю строить дом, ко мне в компанию напросился Гайк. Я отказать не смог, хотя меня это мало устраивало: одному хоть тяжелей, но спокойней. И я был прав.

Дальнейшая жизнь убедила меня в этом. Гайк больше надеялся на мои руки, чем на свои. Впоследствии пришлось твердо поделить стройматериал и поставить вопрос: это твое, это – мое, при надобности я тебе помогу, но за тебя строить не буду. Это всегда ведет к осложнениям, а их и без того уйма.

Гайк поджидал «дэвочку», которая должна выйти на свободу к весне; я же поджидал ребенка к осени, и строить дом для его «дэвочки» я наотрез отказался. Строй сам. Вкопал в мерзлоту «стулья», толстые столбы, подняв их на метр от земли. На них положили из старых шпал нижний венец. В середине декабря посадил я Варюшку на поезд, и свистнул паровоз. Укатила Варя в Москву на то время, пока я буду строить дом. Чем скорей я его построю, тем скорей она вернется, и мы снова будем вместе. Тут не до Гайкиной «дэвочки»!

Вязать каркас пришлось просить и нанимать знавших это дело людей. Был на Предшахтной кировский мужичок Глебов – малость кривоватый, нога колесом – прихватил он паренька, и мы втроем в два дня связали каркас. В «садах Черномора» над снегом высился скелет будущего очага, радуя сердце и веселя глаз. Целыми днями и ночами я, как ломовая лошадь, таскал, возил, колотил, засыпал шлаком стены. За ночь метели заметали, скрыв под снежными сугробами место, где строился дом. Часами приходилось разгребать снег, чтобы отыскать, сориентироваться и начать работу. Случайно по привычке взятый в рот гвоздь мгновенно прилипал к языку, и отодрать его было нелегко. Кровоточили губы. Машинисты, кочегары и весь знакомый и незнакомый народ кто чем старались помочь. Как-то сижу я в своем снежном котловане, строю, пилю, прибиваю. Слышу, идет по путям на шахту тяжелый состав, паровоз настойчиво гудит: «Ту…Ту…Ту…» Выглянул я из снежной ямы и вижу: летят, втыкаясь в снег, как свечи, бревна крепежного леса. Скидывают, скидывают. Человек строится – помощь нужна. И не знаешь, кого благодарить! Такой на Севере закон: суровая жизнь, суровый народ, хлебнувший лиха сполна, а заглянешь в сердце – и жалость в нем, и доброта, и сострадание. Сам через все прошел, знает: одному не под силу, подмога нужна. Так помощь и шла. Бог весть откуда и от кого. Придешь на стройку, а там к стене плита чугунная привалена. Дверца к печке, заслонка. Тот, кто принес, не объявится. Спасибо никому не нужно. Лишнее отдал, да и все. Хасан печку сложил – копейки не взял, а печка что нужно – с духовкой, на две комнаты, с плитой в шесть оборотов. Не было кирпича, у многих спрашивал, сказали: «Посмотрим», – и приволокли платформу под самый дом. «Разгружай быстрей, чтобы не видели». Так за мизерную плату состряпал мне Глебыч, кировский мужичок, две оконные рамы, дверь входную, стол, табуретки. Правда, все они были малость кривоваты, но дело не в том. В долг сварганил мне один мужичок две широкие тахты на пружинах, по всем правилам, да еще научил меня, как их делать, как веревками переплет вязать, так до сих пор вспоминаю, когда старую мебель перетягивать приходится. Строился дом хоть и тяжко, хоть и лихо было на сорокаградусном морозе, но стены уж забраны, шлаком засыпаны, потолок подбит, рамы вставлены. Не дует ветер, не заметает метель. Вот уж и печка затопилась, из трубы струится дым.