Милосердие смерти - [38]

– Что касается датчика внутричерепного давления, то его я отдал в операционную сам, из упаковки, и серийный номер датчика и даже упаковка были сохранены, – отвечал я. – Что касается смены катетеров, то десять часов назад были поставлены новые. Старые катетеры были взяты на бактериальное исследование.

– Тогда, коллеги, будем считать, что у пациента криптогенный сепсис (то есть неустановленной причины), и вы все делаете абсолютно верно, и ругать или хвалить вас мне нет причин, так как выполнение профессиональных обязанностей с должной прилежностью и знаниями не требует похвал и поощрений.

– Шутник он был, Борис Львович Финкельштейн. Но этими шутками он, конечно же, прикрывал нас от возможных обвинений и судилищ в последующем. Махнув полстакана коньяка на прощанье и подмахнув подпись под записанную мною его консультацию, он полетел, весело насвистывая, по своим новогодним делам.

В районе семи часов вечера 31 декабря, когда уже все нормальные люди подтягивались к праздничным столам и елочкам, мы стояли с Ваней у постели пациента. И когда все покинули реанимационный зал, Ваня с тоской посмотрел на меня и начал печальную песню об очередном сорванном праздновании Нового года, о том, что под марку спасения важного пациента он хотел свалить от своей любимой жены на праздник к своей новой возлюбленной актрисе, о том, что он сделал свое дело, он даже клипсы достал, и он ничего не мыслит в этом шоке септическом, и поэтому не хочу ли я отпустить его и прикрыть, когда за ним в десять часов вечера приедет его любимая героиня сериалов с клятвенным обещанием вернуться к шести, ну в крайнем случае семи часам утра.

Клипсы, клипсы, клипсы…

– Ваня, а как ты стерилизовал клипсы? – прервал Ванькину песню я. Ваня проявил отменную реакцию, словно боксер, и с уже абсолютно серьезным лицом ответил мне угрожающим тоном:

– Я их не стерилизовал, я взял новый стерильный набор у академика, когда ходил к нему перед операцией. Ты понял?

Я-то понимал, что это вранье. И оно подтвердило мои догадки об источнике беды у пациента. Академик, даже имея в запасе набор клипс, никогда бы не отдал их, во-первых, Ване, а во-вторых, не отдал бы их за просто так. Значит, так и есть – Ванька врет, а клипсы были грязные.

До Нового года оставалось пять часов, а мы все стояли у постели пациента.

Шутки кончились. Передо мной стоял не рубаха-парень Ваня, а жестокий и беспринципный враг. Ваня понял, куда пошла волна, чем это могло быть в действительности. Ибо трупные клипсы стерилизовались абы как. Иных же причин не было найдено, но про ранний менингит никто и не мог подумать. Хотя, вполне вероятно, и сама операционная рана вследствие инфицирования могла быть источником сепсиса.

– Ваня, не заводись. Нужно проверить и выполнить люмбальную пункцию. Вдруг у пациента развился менингит не по причине плохо стерилизованной клипсы, а по причине развития на фоне кариеса септического поражения оперированного мозга.

После моих слов Ванька взвыл:

– Если ты найдешь менингит у пациента, то ты покойник. Ты меня понял? На первом месте в протоколе операции стоит академик, а у него менингитов просто по определению не бывает и не может быть! И если ты найдешь ранний менингит после его операции, то, я повторяю, ты покойник.

– Ваня, ты все понял? То, что там будет менингит, я не сомневаюсь. То, что там трупная клипса, знаешь только ты, операционная сестра и академик. Я ничего не докажу. Да и не стану доказывать. А вот инфекция от плохих зубов – это классная версия. Тогда мы хоть лечить начнем более адекватно и спасем пациента. Возможно…

Ваня вышел из кабинета. Я, немного посомневавшись, но понимая прекрасно, что сейчас уже везде, куда ни глянь, не просто клин, а веревка, намыленная для моей шеи, набрал номер министра.

– Петр Андреевич, позвольте для дальнейшего поиска источников сепсиса выполнить люмбальную пункцию, для исключения менингита. Пациент длительно страдал кариесом, и у него масса несанированных зубов, как вы помните по докладу стоматолога. И, вполне вероятно, что на фоне хронической инфекции ротовой полости и ослабления иммунитета развился одонтогенный сепсис.

В моей практике не было ни одного праздника без срочных вызовов или дежурств.

Пауза затягивалась. Наверняка все наши разговоры прослушивались. И министр, прекрасный клиницист и блестящий в прошлом военный травматолог, моментально оценил ситуацию и понял – наверняка я обладал какой-то важной информацией, и мой бред про одонтогенный сепсис и менингит нужен только для построения правдоподобной версии и оправдания возможно уже случившейся катастрофы.

– Я буду в течение часа, все обсудим на месте, – прозвучало в трубке. Голос его был напряжен.

Новогодняя ночь в реанимации стремительно превращалась в карнавал с песнями и плясками, а визит министра был некой «цыганочкой с выходом». Один из моих учителей говаривал нам, молодым врачам анестезиологам-реаниматологам:

– Вы – реаниматологи, привыкайте, теперь всю жизнь будете праздники справлять, как свадебные лошади – «голова в цветах, жопа в мыле».

Его слова сбылись, и не было, пожалуй, в моей реанимационной жизни ни одного праздника без тревожных звонков (в лучшем случае), дежурств и срочных вызовов из дома, из-за праздничного стола. Всю жизнь.