Милое чудовище - [11]

— Ты же знаешь, я не умею врать. И так сегодня чуть сквозь землю не провалилась…

— Учись, в жизни пригодится!

В этот момент раздался стук открываемой двери, тихое шарканье, и наконец в комнату заглянул Тамарин муж Борька — скромный работяга и безобидный подкаблучник. Кстати, это его обычное состояние, только прежде он находился под каблуком у матери, а теперь — у Тамары. Чем, собственно, и объяснялись натянутые отношения между свекровью и невесткой: им все никак не удавалось поделить поровну свою добычу.

— Чаевничаете, девочки? — приветливо поинтересовался Борька.

— Ой, Борька, это ты? — спохватилась Тамара. — А мы тут заболтались, и я тебе на ужин ничего не приготовила…

— Да ладно, — махнул рукой безропотный Бориса, — я щас по-быстрому яичницу сварганю. Девочки, будете яичницу?

«Девочки» затрясли головами, как припадочные. Да ври таких раскладах им кусок в горло не полезет! Мура приложила палец к губам, что означало «полчок!».

Глава 5. ПЕЛЬМЕНЬ ГОРЕЛЫЙ

Предстоящие выходные были безнадежно испорчены, и, как подозревал Рогов, следующие тоже, а может, и послеследующие. И очень даже не исключено, цейтнот ему грозил на весь ближайший месяц. Фигурально выражаясь, по делу мертвой манекенщицы пока имелись только картонные корочки, то бишь пустой скоросшиватель, а сыщик уже спинным мозгом чувствовал: бытовухой в чистом виде здесь и не пахнет. Сомнительно было, чтобы девочки с подиума, не поделив какую-нибудь кофточку, пускали в ход ножи, хотя так, возможно, всем было бы проще, особенно Рогову. Тогда бы он быстренько вычислил убийцу, отчитался и спокойно почивал на лаврах.

На месте преступления Рогов проторчал до восьми вечера, излазил всю сцену на пузе (убирают там отвратительно, кстати сказать), осмотрел помещения, переговорил с парочкой манекенщиц, самим кутюрье, который мало напоминал француза, а напротив, весьма характерно «хэкал» на малороссийский манер, а также вахтершей, одновременно и глухой, и слепой (это ж надо, чтобы так повезло!), но ничего путного не почерпнул. Никто, включая уникальную вахтершу, ничего не видел и не слышал.

Картина пока вырисовывалась следующая: эта самая Лика Столетова вела себя вплоть до момента трагической и безвременной кончины самым обыкновенным образом, не выражая ни малейшего намека на тревогу и скверные предчувствия, и даже как будто была в несколько приподнятом настроении; спокойно переоделась в специально выделенной для манекенщиц комнате за сценой… Дальше — известное дело: за несколько минут до показа она почему-то оказалась за кулисами, где ее ждал неизвестный, безжалостно полоснувший ее ножом по горлу и преспокойно ретировавшийся через маленькое окошко подсобки-радиорубки. И при том, что народу там паслось пропасть, реального свидетеля ни единого, если, конечно, не считать той испуганной молодки, которую лейтенант метко окрестил Пышечкой.

Вот Пышечка, точнее, Виктория Мещерякова, Рогова и беспокоила. На убийцу она, по его мнению, не тянула (хотя преступники, как правило, народ изобретательный и артистичный, а потому всякое может быть), но что-то скрывала. В таких делах у Рогова нюх был, как у служебного спаниеля, натренированного на поиски наркотиков, да простят меня читатели за столь избитое сравнение.

Прокрутив в голове впечатления прошедшего дня, Рогов взял в руки блокнот, лениво перелистал исписанные страницы, остановился на чистой, где и накорябал шариковой ручкой:

«Смерть манекенщицы», затем подчеркнул. Усмехнулся: неплохое название для крутого детектива. Потом подумал, подумал и вывел ниже:

Виктория Мещерякова. И поставил рядом жирный восклицательный знак, а спустя полминуты еще парочку. Полюбовался своей работой и отбросил блокнот в сторону.

— Соображай, соображай! — приказал он себе.

А что тут особенно сообразишь, когда информации-то нуль. Заключения о вскрытии и того нет. Зато какой простор для фантазии, можно воображать себе все, что заблагорассудится. Да уж, отличное утешение для сыщика, ничего не скажешь. А главное — у детективов с фантазией и без того очень даже неплохо в отличие от преступников. У тех дело всегда крутится вокруг денег. Убил, потому что хотел заграбастать себе чужое. Или убил, потому что не захотел делиться. А заодно, например, избавился от того, кто про все это знает. И так далее, возможны вариации, но тема все та же. М-да… Не исключено, что и манекенщицу пришили за какие-нибудь бабки. Время сейчас такое, всем не хватает презренных бумажек. Кто это сказал, что денег никогда не бывает много, их бывает только мало и очень мало?

Однако же не каждый день убивают писаных красавиц… Слава богу! На роговской памяти такая первая. И что же за сим маячит? Ревность! Эта желчная и мстительная стерва с манерами старой девы, которая найдется в душе почти у каждого. А у манекенщицы скорее всего поклонников хватало, так что желчной стерве было где развернуться. Хорошо, очень хорошо, Юрий Викторович, но учтите: инициатива наказуема, а потому вы этими поклонниками и займетесь, как, впрочем, и всем остальным.

Что еще? Месть? Вполне возможно. А вообще, вообще пока нельзя исключить ни единой версии, вплоть до убийства по ошибке. В темноте ведь нетрудно перепутать и прирезать кого-нибудь совсем не того, кого собирался. А если представить, что убивец покушался вовсе не на красавицу, а на Пышечку, зачем-то шлявшуюся за кулисами? Узнает, поди, расстроится. А что, веселенький сюжетец, старушка Агата может спокойно отдыхать под мраморной плитой, ее славное дело — в надежных руках.