— Перестаньте же, перестаньте! Будьте мужчиной. Не все еще потеряно.
— Но поймите, я люблю ее!
— Да знаю, бедный вы мой! Знаю…
Заходящее солнце, багровое на горизонте, освещало красноватыми отблесками энергичное, воодушевленное лицо Ольги и склоненную в беспомощной позе фигуру Бронина.
— Перестаньте!
Но помимо воли вздрагивали его сильные плечи и весь он трепетал от судорожных рыданий. Она, с почти материнской лаской, гладила его но голове, как слабого ребенка, стараясь во что бы то ни стало успокоить, облегчить его горе.
Она умела делать это, сильная духом, бодрая девушка с железной волей и ясным взглядом. И Бронин затихал постепенно, чувствуя на своей голове её большую, скорее мужскую, нежели женскую, руку и на своем лице ласково-ободряющий взгляд. Они сидели на скамье у обрыва, повисшего над крутым берегом Волги.
Видя, что его слезы иссякли, Ольга придвинулась к нему и заговорила тихим, спокойным голосом:
— Этого надо было ожидать, — утешала она, — столько счастья сразу, это почти невероятно. Надо быть философом. Судьба ей улыбалась все время, Милочка не простая женщина… Это глубоко одаренная натура. И хороша она, как ангел. Такие не живут долго… Им слишком мало дает земное существование. Они избранные…
— За что? За что? — не слушая её, повторял Бронин.
Ему казалось чудовищным это ужасное распоряжение судьбы.
— Попробуйте молиться! — тихонько проговорила Ольга.
— Молиться! — недобро рассмеялся он. — Но чтобы молиться, — надо веровать! А я верую только в судьбу, в её мерзость и злобу, но не в то, что вы привыкли называть божеством.
— Бедный вы, — также тихо продолжала девушка, — бедные вы оба, потому что и она не может молиться.
— Но она будет моей женой! — вскрикнул резко, почти грубо Бронин.
— Не знаю… право, не знаю. Милочка упорна… Она никогда не изменяет своему слову. Вчера она говорила, что нет ничего ужаснее положения матери, не видящей своего ребенка… Но не бойтесь, это могла быть только минутная мысль. И потом она любит вас…
— Да… любит, если отчаяние не убило в ней чувства. Если…
Но Бронин не кончил…
Прямо на них, освещенная красноватым отблеском, тихой и неверной походкой шла Милочка. Её рука лежала на шее верного Дожа, который с трогательной осторожностью вел свою слепую госпожу.
— Мы здесь! Сюда, Милочка! — крикнула Ольга, и бросилась на встречу сестры.
Милочка слегка вздрогнула. По её бледному личику разлился румянец. Она протянула вперед руку, ища опоры.
— Ну что, говорила ему? — тихо осведомилась она у подоспевшей сестры.
— Нет, милая, прости. Мне было жаль его… Его отчаяние ужасно и без того… И потом, зачем торопиться, еще не все потеряно…
— Нет, все! — спокойно произнесла Милочка голосом, заставившим задрожать сердце Ольги. — Все потеряно, — повторила она еще убежденнее и глуше.
Потом громко позвала Бронина.
— Володя, иди же сюда! Что ты там делаешь…
Он поспешил к ней, обнял её тоненький, хрупкий, как стебель, стан, ставший невероятно легким и воздушным со времени болезни.
— Что ты делал? — переспросила она.
— Я любовался Волгой и разговаривал с Ольгой Павловной.
— Обо мне, конечно…
— О тебе, Милочка.
— И она смалодушничала и не сказала тебе то, что я ей наказывала утром? Ну, так скажу я… Видишь ли, Володя… ты должен понять меня, потому что мной руководит здравый рассудок… Я тебя очень люблю… ты это знал и знаешь, но женой твоей не буду.
— Милочка!
— Не перебивай меня. Ты полон великодушия и жалости и принимаешь их за любовь… Но я не хочу жертвы… Я слепая… Не такую жену тебе надо, Володя… Подумай, что за жизнь будет у тебя. А у меня вдвое тяжелее. Вечное сознание, что заедаешь чужой век, могущий быть счастливым и нормальным! Нет, прости, Володя, и если не хочешь усугубить моего несчастья, отпусти меня с миром.
— Милочка, не убивай меня! — вырвалось у него глухо. — Скажи одно: если ты выздоровеешь…
— Это будет чудо, — горько улыбнулась слепая.
— Ну, допустим, что так… Но если совершится это чудо… — допытывался он, хватаясь за соломинку, как утопающий.
— То я снова твоя… — докончила она и протянула ему руку.
Они сидели теперь все трое, с Дожем у ног, на берегу обрыва, под которым тихо плескалась величавая, спокойно текущая Волга. Заходящее солнце обливало тем же красноватым светом и беляны, плывущие вниз по течению, и высокие, симметрично обрисованные силуэты Жигулей, казавшиеся далекими, светлыми призраками, и светящийся золотыми куполами на противоположном берегу городской собор… И все трое молчали…
