Миллионы в пещере - [23]

- Уберите из пьесы все про червей и другие политические намеки, - говорил я директору театра. - Пусть Гамлет не вмешивается в то, кто и для чего собирается воевать, - эго не его дело. И выясните вопрос с Гекубой, кем она кому приходится и из-за чего там рыдают. Не надо рыданий, не надо никаких сомнений. Пусть там побольше танцуют и поют.

Уже после премьеры я посоветовал директору принять предложение обувной фирмы «Валлори и сыновья». Фирма просила внести небольшие изменения по ходу действия драмы. Когда Гамлет произносит свой монолог, в котором обвиняет королеву, что она слишком скоро забыла своего покойного супруга, после слов «и башмаков не износила» должен войти Горацио и возразить Гамлету: «Вы забываете, о принц, что королева, ваша мать, носит башмаки фирмы «Валлори и сыновья». Прекрасная кожа, шевро, носится вечность!»

Благодаря этому незначительному изменению текста «Гамлета» окупались все затраты на его постановку. Однако я попросил тщательно проверить качество ботинок фирмы «Валлори и сыновья».

- Искусство должно быть правдивым, мой друг, - напомнил я директор моего театра. Говорю - моего, потому что вскоре упростил отношения с театром- я его купил,

Глава 11 МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ…

Если вы хотите знать, что происходит на земле, справьтесь о курсе акций на бирже. Миновали времена, когда акции солидных компаний, производящих бомбы, пушки, нефть, неудержимо росли - война казалась близкой. Теперь биржу лихорадило. Переговоры с красными, обмен с ними визитами…

Казалось, мир сошел с ума. На земле велись переговоры с красными о вечном мире. На небе между светилами, зажженными всевышним, дерзостно вертелась вокруг нашей грешной земли звезда, запущенная красными… Однажды я ее увидел высоко в небе, это руками человеческими сотворенное небесное тело. С замиранием сердца смотрел я на нее и вспоминал, как некогда Вифлеемская звезда указала дорогу к истинному богу. А эта звезда красных, не прочерчивает ли она путь моей гибели… О, Гиль, в тоске говорил я себе, для того ли ты явился в этот век, для того ли так неожиданно и счастливо разбогател, чтоб испытать ужас разорения, конца. Но еще посмотрим, чья возьмет! И помни, Гиль Тук, ты не одинок, с тобой твои могущественные компаньоны, с тобой деньги!

И страх сменялся надеждой, а та снова уступала место страху. Тогда душа моя обратилась к богу.

Случилось так, что я доверил свои мысли о боге Динглу.

Однажды, после нескольких часов, проведенных вместе за различными деловыми разговорами, он пригласил меня позавтракать в свою загородную виллу.

- Вы не пожалеете, господин Тук, это прелестный уголок. Я там построил шале, Всего в десяти километрах от Вэлтауна, но вокруг тихо и пустынно, как после сотворения мира господом богом.

Я принял приглашение.

Шале, куда привез меня Дингл, оказалось весьма комфортабельным двухэтажным домом в старинном вкусе. Вокруг дома в густых зарослях были прорублены аллеи, окаймленные ровными рядами аккуратно подстриженных деревьев. Посыпанные мелким светлым песком, аллеи вели к затейливым клумбам с цветами. На одной росли красные тюльпаны, на другой - нарциссы.

Взглянув на все это благообразие с балкона, где для нас накрыли стол, я не мог сдержать восхищения:

- Прелестный уголок! Но вряд ли господу богу удалось бы создать его без вас и вашего садовника…

- Не правда ли, здесь очень мило,- Дингл обнажил в улыбке сверкающий ряд искусственных зубов. - Что же до господа бога, то ведь мы его создаем по образу нашему и подобию… Мы же обожествляем нашу сущность. Моя сущность - вот она перед вами,- широким жестом обвел он вокруг.

- Вы слишком скромны, - решил я воспользоваться случаем, чтоб высказать некоторые мои взгляды на важный предмет религии. - Если вы хотите сказать, что этот мир и тишина отвечают вашей душе, чьей же сущностью тогда является бог, карающий смертных за тяжкие грехи? Не мы ли, в чьей власти судьбы множества людей, не мы ли должны своими делами подтверждать, что бог создал человека по образу своему и подобию?

Да, это сказал я, а не кто другой. Может быть, из-за моей излишней откровенности я иногда и произвожу на читателя впечатление человека, недостаточно осведомленного или. упаси боже, даже невежественного, но священное писание я знаю и понимаю. Я много времени посвятил чтению божественной книги, из которой немало почерпнул мудростей. До сих пор мне не представлялось случая высказать некоторые свои мысли по поводу столь высокого предмета.

Заранее торжествую, когда представляю себе, как будет удивлен читатель, когда окажется, что я, во всем с таким трудом нагонявший все еще ускользавший от меня век, в области божественного едва ли не опередил его. Но что значит опередить век? Не более чем понять, куда он стремится, и облегчить достижение открывшейся цели.

Впервые мысли, которые я изложил Динглу, посетили меня в один из воскресных дней, когда, желая подышать свежим воздухом, выехал из Вэлтауна. Я удалился довольно далеко от города, когда меня привлек мелодичный перезвон церковных колоколов.

Вскоре за пригорком показался, блиставший белизной в лучах солнца, небольшой храм. Я указал на него шоферу и через минуту уже входил в его прохладный полумрак. Я стал неподалеку от дверей и осмотрелся. Разноцветные стекла окон пропускали неверный свет. Сквозь единственное прозрачное окно под самым куполом прорвался косой луч утреннего солнца. Он осветил деревянное распятие, склоненную голову Спасителя. Распятие было сделано очень грубо, казалось, его не потрудились как следует обстругать. Я вспомнил то, что во время моей болезни рассказывал мне Перси, - юноша тогда старался отвлекать меня от неприятных мыслей. Однажды он рассказал про некоего старинного художника, который, умирая, решительно отказался поцеловать обыкновенное распятие. Он сказал, что предпочитает умереть нераскаявшимся грешником, чем поцеловать такое скверно сделанное распятие, и велел принести распятие работы Донателло. Разумеется, я этому не поверил. Но если художнику подали распятие, подобное этому, он, наверное, побоялся занозить губы… Я всегда ищу реальный источ-ник человеческих действий. История только выиграла бы, если бы удалось сорвать романтический покров со многого, что только путает, сбивает и заставляет думать о людях лучше, чем они того заслуживают. Думать о людях лучше, чем они того стоят, - это наверняка разориться, так было во все века, господа.