Миллионы, миллионы японцев… - [76]

Не представляю себе выражение своего лица, которое я молча поднял к ней. Впрочем, это не имеет никакого значения, так как мадам Мото уже опять жонглировала миллионами и миллиардами, с легкостью путая цифры и впадая в опьянение.

Мое положение становится все более безвыходным… Когда мне удалось было выбраться из пучины отчаяния, мадам Мото стала объяснять, что я мог бы заработать немного денег — «не много, а немножко, на сувениры», если бы согласился фотографироваться с трубкой во рту.

Печальный опыт работы с французскими и американскими продюсерами убеждает меня в том, что я достиг предела кинематографического падения. Горе мне, бедному! Если этот фильм когда-нибудь выйдет на экран, даю слово честного человека передать весь гонорар на благотворительные цели.

По телевизору транслируют бейсбольный матч. Два толстых американца лет шестидесяти — у одного нос расплющен — уткнулись в экран. С ними какие-то японки.

14 часов 10 минут

Мадам Мото спросила у меня номер телефона Мату.

Я поднимаюсь к себе за визитной карточкой, которую он, как и всякий уважающий себя японец, вручил мне при первой встрече, и возвращаюсь к мадам Мото. Она обратила внимание на то, что на визитной карточке указан только служебный адрес Мату, а домашнего нет. Она снова в растерянности: кто же переведет мой сценарий, если Мату отпадает? У нее записан домашний адрес нашего друга, но она забыла его у себя… на Монпарнасе.

А я еще думал, не нарочно ли она оставляет меня без переводчика… Хорош, нечего сказать!

Она твердит: «Ладно! Ладно!» — восторженно закатив глаза к небу. Это одна из ее привычек: когда она уже не знает, на каком свете находится, не знает, какому святому молиться, за какую соломинку хвататься, она твердит, как бы для бодрости: «Ладно! Ладно!» Я уже ее знаю, ошибиться невозможно — дело дрянь.

Мне все труднее выносить, как она, стиснув пальцы, сжимает обеими руками лоб, словно у нее сдают нервы, словно голова ее вот-вот расколется под напором неразрешимых проблем (хотя речь, как правило, идет о простейших вещах!). В самые тревожные минуты она, брызжа слюной, деловито насвистывает сквозь зубы ликующую мелодию, принимается бешено листать разрозненные листки своей жалкой записной книжки, будто не зная, за что раньше приняться, столько важных и выгодных дел сразу навалилось на нее… Подобные сцены неизменно кончаются тем, что, захлопнув блокнот, ока снова впадает в состояние прострации.

К нам приближается туристка-индианка с красной точкой на лбу, от полноты едва передвигающая ноги. На ней платье по китайской моде, с очень высоким разрезом на боку, который открывает подвязки; она, конечно, путешествует одна — друзья не позволили бы ей выйти в таком виде. Толстуха протягивает мне листок, выпавший из записной книжки Лафаржа…

Воспользовавшись тем, что мадам Мото в состоянии прострации, я подытожил причины своего тягостного настроения, хотя бы для того, чтобы не винить в нем всю Японию.

Первое. Денежные дела.

Мадам Мото без конца твердит мне о них: про то, как надеется сбыть такую-то картину, чтобы раздобыть для меня денег, причем не упускает случая толковать про щедроты своих родственников и меценатов, про неблагодарного брата (отца Ринго — этим все сказано!), отказывающегося помочь ей деньгами или хотя бы одолжить на продолжительный срок. Она настойчиво возвращается к этой теме, несмотря на то что я смущаюсь и не проявляю интереса к откровениям подобного рода.

Второе. Пощады мне не будет.

Боюсь, что, если затея со сценарием провалится, мне нечего надеяться на то, что эта нервная, раздражительная особа вспомнит, какие усилия я предпринимал, чтобы преодолеть трудности.

Третье. Без договора.

Сколько бы я ни твердил себе, что в конце концов проделанная мной за месяц работа, которую я оставлю мадам Мото, с лихвой окупит расходы на поездку и пребывание в Японии, мне не удается относиться к ней, даже в глубине души, как к обманувшему меня нанимателю.

Четвертое. Мой друг Монпарно.

Это он познакомил меня с мадам Мото. Всему виной он. Из дружеских чувств ко мне он добивался от мадам Мото, чтобы я совершил интересное путешествие. Возможно, именно настояния Монпарно и толкнули эту женщину (их много лет связывали нежные отношения) на безумную авантюру. Сначала меня больше всего тронуло то, что старина Монпарно добивается поездки в Токио для меня, хотя давно сам мечтает побывать в Японии. Интересно знать, не он ли, движимый дружбой ко мне, придумал, что я «Бальзак, но помоложе». Кажется, Бернард Шоу сказал: «Господи, защити меня от друзей, а с врагами я справлюсь сам!» Бедняга Монпарно, наверное, ждет не дождется моего возвращения, прекрасных часов, когда я изолью на него волны своего восторга от Японии!? Жди, жди… Если я не погрешу против истины, то опишу его дорогую мадам Источник в таких красках, каких его нежные глаза никогда не видели и не увидят.

Всю неделю меня мучают кошмары. Мне снится, что он встретил меня на аэродроме, снятся тягостные часы, последовавшие за моим приземлением. Даже днем я ловлю себя на том, что приготавливаю фразы, которые вынужден ему сказать, но пока ни одна меня не удовлетворяет.