Миллионы, миллионы японцев… - [18]
Мадам Мото сказала:
— У вас свидание с журналистом, с крупным журналистом, очень крупным! С важным журналистом! Очень важным! И милым, очень милым!
Проведя с ним целый вечер, я так и не узнал, хорошо или плохо он понимал английский и французский. Очаровательный человек! При нем был экземпляр газеты, в которой он сотрудничал, скорее журнала, формата ученической тетради. После иллюстраций газета самое большое внимание уделяла бейсболу.
Это был один из моих лучших вечеров в Японии. Журналист пригласил нас во французский ресторанчик «Лотрек», где подавали эскалопы с помидорами, бриоши и пенистое пиво. Неприметный с виду, «главный редактор» (так его отрекомендовала мадам Мото) распределял свои улыбки, взгляды, вздохи, позы внимательного собеседника с таким природным умением молча слушать рассказчика, что лишь на следующий день утром, приняв душ, я вдруг задался вопросом, а понял ли он хоть слово из соленых анекдотов, зарисовок из жизни нашего рабочего предместья, рассказа об идейном разброде среди французской интеллигенции и влиянии на социальные отношения муниципальных домов с дешевыми квартирами для рабочих — короче, понял ли он хоть слово из всех тех откровений, в которые считает своим долгом пуститься француз, наконец-то встретивший иностранца — чернильную душу.
Правда, мадам Мото сияла и понукала меня говорить, что придется и как придется. Позади, улегшись брюхом на стойку бара, несколько унылых французов усерднейшим образом старались найти утешение в вине. Время от времени они умиленно, с тоской бывалых людей, внимающих россказням новичка, поглядывали, как я разглагольствую.
Посреди лирического полета я резко затормозил: мадам Мото и главный редактор, хихикая, вздыхая, давясь от смеха, что-то обсуждали… Наконец дама объяснила мне, что они предаются приятным воспоминаниям о военном времени: представляете, этот старый друг явился в их семью в самое тяжелое время и спросил без обиняков: «Чем вы угостите меня к чаю?» Мне дали понять, что это ужасно смешно и что старый друг может предоставить мне место на страницах своей газеты даже в ущерб бейсболу.
— С ним надо быть очень милым, очень, очень! Потому что он будет очень мил с нами, — сказала мадам Мото.
Я хотел тут же внушить ей, что не выклянчиваю никакой статьи. Я начал объясняться по абсолютно новой методе: произношу по слогам все слова, выбирая их из числа наипростейших и наиболее употребительных в нашем языке, причем глаголы я произношу в неопределенной форме, цифры показываю на пальцах, расставленных веером, и усиленно прибегаю к помощи мимики. Кроме того, впервые за все время я неукоснительно требую после каждых трех слов буквального перевода. Вначале у мадам Мото был такой вид, будто она хотела спросить, какая муха меня укусила, но очень скоро ее обычные «Ах да?», «О да!», «О да-да!» вернули ей безоблачное настроение. Что касается журналиста, то он просто трепетал от радости. Чтобы доказать, до какой степени наши чувства совпадают, он в свою очередь потребовал, чтобы мадам Мото дословно перевела мне загадку:
— Сколько, по-вашему, мне лет?
Эскалоп с помидором подкрепил мои слабеющие силы. Я как ни в чем не бывало повторил свой протест теми же словами, теми же инфинитивами, но в еще более медленном темпе. Насколько я понял из перевода, главный редактор попросил ответить, что он совершенно восхищен тем, что я закончил подобное произведение и достиг таких вершин в столь юном возрасте.
Я заказал шотландское виски, выпил его залпом, призвал на помощь Иисуса Христа и смело ринулся к стенам Иерихона. И тут я увидел, что мадам Мото охватило отчаяние. Оно бросило ее в дрожь. Она пробормотала, что я полностью могу доверять этому журналисту, что он в числе «наших» друзей, что он никогда, никогда нас «не подведет»…
С молниеносной быстротой я увидел себя втянутым в круг бурлящих интересов, дружеских «блатов», услуг за услуги, семейной поруки, нажима групп и кланов, которые заставят меня вертеться, как турбину, высекать искры и производить киловатты.
Мадам Мото переводила. Главный редактор, по-видимому, был так подавлен подозрением в предательстве, что я протянул ему руку. Потрясенный, он тоже заказал шотландское виски, целую бутылку, и предоставил ее в мое распоряжение. Вечер закончился самым волнующим из франко-японских братаний.
О том, чтобы воспользоваться бесплатным приютом у Короля Покрышек, по-прежнему не было и речи. Японский стиль моего отеля давил на меня все сильнее. Всякий раз, проходя мимо черного мрамора гостиничной вывески, я наклонял голову. Со всеми ораторскими предосторожностями, на которые я способен, пользуясь самыми ясными выражениями из моего лексикона, я попытался объяснить мадам Мото (если бы только она говорила по-английски!), что я вовсе не так уж стремлюсь жить в гостинице, что я достаточно вкусил японского стиля, чтобы испечь несколько сценариев, способных потрясти знанием местного колорита.
— Ах да? — сказала она. — О да! Да-да! Я это устрою!
Два часа спустя она возвратилась, велела мне укладывать чемоданы и переезжать в «Сиба парк отель» — роскошную гостиницу европейского образца. Взгляд на расценки поверг меня в уныние, но мне удалось мгновенно преодолеть его благодаря приступу наплевательского отношения.
