Миллионы глаз - [29]

Платоныч сладко потянулся.

— Ну, парни, думал, совсем нам капут. Где же это вы запропали? Прямо ждать перестал.

— Действительно, пришлось вам пережить неприятные минуты, — ответил один из пришедших. — Ничего не поделаешь: надо было дать зверю подальше уйти. Впрочем, бояться нечего было: мы ведь следили за каждым его шагом, и в случае чего…

Другой рассмеялся, обращаясь к Платонычу:

— Ты, товарищ, настоящий артист! Замечательно себя вел, даже о деньгах не забыл спросить. Молодец, очень хорошо!

— Хорошо-то, хорошо, — угрюмо буркнул Платоныч, — а вот что мне Алексей Федорович скажет! Ведь я его не предупредил…

— И правильно сделал.

— Алексей Федорович, — Платоныч обратился к Сергееву, — тут такая история вышла… Не велел мне товарищ Дымов ничего вам говорить. Сам обещал все сказать. Уж вы как-нибудь с ним считайтесь, а на меня, право, ругаться не стоит.

В ответ послышался легкий смешок.

Платоныч поднял глаза.

Вместо Сергеева на него смотрело молодое улыбающееся лицо.

Глава XVIII. Награда

— Награда народного комиссара, дорогие друзья, ко многому обязывает. Вы заслужили ее. Нужно стараться и в дальнейшем быть такими же настойчивыми, бдительными, смелыми, какими вы показали себя в этом деле…

Дымов замолчал, потер пальцем сросшиеся брови. За дни знакомства Миша и Семен хорошо изучили этот жест. Как только Дымов задумывается, рука тянется к лицу, и пальцы начинают теребить брови или старательно поглаживать сверкающие сединами виски.

— И еще, ребята, не нужно болтать. Все, что вы слышали здесь, непосредственными участниками чего явились, должно храниться в тайне. Никаких разговоров! Понятно? Никаких!

Друзья молча кивнули головами. Сегодня они были счастливы, как никогда. Только что следователь вручил им награду народного комиссара — каждому золотые часы с надписью: «За беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Разговор кончился. Дымов поднялся с дивана и протянул руку.

— До скорой встречи, товарищи.

Миша и Семен вышли из кабинета. Несколько секунд Дымов задумчиво стоял посреди комнаты. Последние дни он почти не спал. Шла борьба, отчаянная борьба. Враги дрались, защищались, пытались переходить в наступление.

«Дрались… Борьба…» Дымов улыбнулся, мысленно произнеся эти слова. Нет, это нельзя назвать борьбой. Горстка озверелых бандитов, диверсантов, убийц, лакеев иностранных разведок противопоставила себя всему народу. Сергеевы, Сеня Гольдин, Платоныч — вот они миллионы глаз советского народа, миллионы глаз советской разведки. Какая может быть борьба с бешеными собаками!

Дымов подошел к столу, снял телефонную трубку.

— Зинуша, я сегодня приеду домой обет дать… Нет, нет, обязательно приеду… Ну что же: вчера не мог… Ну да, и позавчера не мог, а вот сегодня, обязательно приеду. Сразу и поем за три дня.

Улыбаясь, опустил трубку. Через несколько мгновений он снова позвонил:

— Дежурный? Говорит Дымов. Пришлите Осипова.

Глава XIX. Допрос

Вскоре за дверью послышались шаги. Конвоир ввел в кабинет Осипова.

— Слушайте, — взволнованно заговорил Осипов, когда они остались вдвоем: — могу я наконец узнать, что еще хотят от меня? Я, кажется, все сказал. Да, я признаюсь в принадлежности к троцкистам, но у меня были только разговоры и никаких серьезных дел. Я признаю, что за это должен понести наказание. Но что еще вы хотите от меня?

Он казался таким возбужденным, что даже его сиплый голос звучал сейчас звонко и негодующе.

— Успокойтесь и сядьте, Осипов, — сказал Дымов, перелистывая бумаги, лежащие на столе.

Осипов стоял перед ним злой, взволнованный.

— Умоляю, скажите, в чем же еще меня подозревают? Я скоро с ума сойду, делая всякие предположения… Так внезапно оторвали от работы, от друзей…

— Садитесь, Осипов, — уже резко повторил Дымов. — Перестаньте ломаться. Вы знаете не хуже меня, почему вы здесь.

Осипов грузно опустился в кресло перед столом.

— Это произвол, — тяжело вздохнул он, помахивая рукой. — Я буду жаловаться наркому, в ЦК партии. Я сразу же во всем признался, во всем…

— Вы очень однообразный собеседник, Осипов. Мы в третий раз беседуем с вами, и в третий раз вы начинаете с жалоб. Итак, вы собираетесь писать в ЦК?

— Да.

— Надо думать, что в письме вы укажете, что человек вы тихий, безобидный, нигде не делали никому вреда. Так, говорили глупости, и всё. Честный, советский работник. Не так ли?

— Да, да, уверяю вас, именно так.

Дымов задумчиво посмотрел на арестованного.

— Вы даже хуже, чем я думал, — наконец сказал он. — Какое бессмысленное поведение на следствии! Единственный путь, который вам остался, — это путь чистосердечного признания, и вы упорно не хотите на него встать. Хорошо, пишите наркому, пишите в ЦК, — не забудьте только упомянуть о некоторых записках, которые вам писала одна интересная молодая женщина, о ее фамилии в вашем блокноте. Обязательно об этом тоже напишите.

На лице Осипова было явное недоумение.

— Я вас не понимаю, — проговорил он.

Дымов пожал плечами.

— А ведь это понятно. Напишите о вашей знакомой, Нине Дмитриевне. Напишите наконец, что вы смирный, честный работник, очень любите цветы, особенно белые розы.

Небритое лицо Осипова бледнело. Он долго молчал, вобрав в плечи голову.