Миллионы глаз - [15]

Андрей не расспрашивал. Не хотелось показать, что его интересует жизнь этой случайно встреченной женщины. А Илья продолжал:

— Живем мы с тобой, дружище, в суровое время. По двадцать пять обоим, стукнуло. А что видели? Работа, работа и еще раз работа. Правильно я говорю?

Борейко молча кивнул головой. И, словно ободренный молчаливым согласием, крепко выпивший Илья говорил:

— Личной жизни нет. В этом самое главное. Жертвенное мы с тобой поколение, Андрюша. Я понимаю неизбежность такого положения: переходная эпоха, классовые бои и прочее и прочее. А мириться с этим все-таки трудновато. И знаешь, приходит иногда такое сумасшедшее желание, — Илья закинул за голову руки, мечтательно смотрел на лампу, — начать весело жить, по-настоящему! Придать жизни этакую остроту, смак, романтику…

Андрей не вытерпел:

— А в чем ты нашел ее, эту самую романтику? В вечерах с выпивкой и патефоном?

И вскинулся Илья. Почти закричал:

— Ни черта ты не поймешь, дурья голова! В риске, пойми, в риске!

Крик пресекся, словно запоздалая мысль погналась за вырвавшимся словом, поймала и придавила его. И уже лениво, спокойно Илья закончил:

— А вообще ты прав. В вечерах, вроде сегодняшнего, романтики мало… Ну, а риск придется, наверное, оставить до войны. Первый тогда пойду. Хотя по здоровью и в армию не берут, — Илья добродушно рассмеялся. — Ты счастливый. Небось, сколько интересного на границе видишь!

Илья спрашивал просто, и все же напряжение, скрытое за простодушием, уловил Андрей. Ответ, готовый сорваться, о большой, интересной жизни и работе на границе он удержал; неопределенно пожал плечами. Вздохнул.

— Ну, знаешь, той романтики, о которой ты говоришь, там, конечно, нет.

— А ты скучаешь по такой жизни? — задал еще один вопрос Илья.

И второй раз был неискренним Андрей. Хотелось говорить о работе, об увлечении ею, о дружбе и… ничего не сказал. Промолчал.

— Ну, ладно, давай спать, — мягко сказал Илья. — Жалко, завтра едешь… Потолковали бы еще. Ну, да ничего. Встретимся скоро…

На следующее утро Андрей проснулся на рассвете. Отряд приучил его рано вставать; Неслышно поднялся, встал, сладко потянулся. Уткнувшись в подушку, на скомканной простыне спал Илья. Рядом на стуле лежала недокуренная папироса. Илья спал крепко. Он дышал тяжело, неровно. Задумчиво разглядывал Андрей спавшего приятеля, словно что-то новое увидел в нем. Быстро, оделся, посмотрел на часы. Скоро ехать. Не хотелось будить Илью. Решил на прощанье черкнуть несколько слов, поблагодарить за гостеприимство. В поисках бумаги и карандаша открыл стол и сразу вспомнил: вчера здесь в левом углу лежали два комсомольских билета. Сейчас одиноко желтела обложка одного. Билета на имя Орлова не было.

Опять пограничный отряд. Радостно встретили товарищи. Доложил начальству, а вечером в красном уголке, в кругу друзей, рассказывал. Андрей о городе, о райкомовце Черенкове, о встрече с Диной. Обо всем рассказывал Андрей. Не рассказал только про ночную беседу с Ильей. Думал упрямо, много, и казалось, что начинает постепенно по-новому узнавать своего старого друга. Росли сомнения, глухие, мучительные, пока неясные.

В предвесенний мартовский вечер Борейко: вышел в дозор; Шел и думал, что сегодня же, вернувшись назад, обо всем подробно поговорит с комиссаром.

Кругом безлюдный, покрытый снегом пограничный лес. Дремлют старые сосны; тихо в лесу, ни души. Все ближе к границе идет пограничник. Здесь, в ложбине, пост. И исчезает человек. Хитер и коварен враг, но трудно даже его волчьему взгляду распознать пограничника: белый халат с капюшоном скрыл человека, превратил его в неподвижное белое пятно, слившееся с снеговым покровом.

Потянулись часы, напряженные, ответственные, и зоркости глаз ничуть не мешала дума о золотоволосой девушке, которая ждет письма. А кругом — тишина! Ни ветра, ни птицы не слышно.

И вдруг Борейко заметил: в нескольких десятках шагов от него двигался снег. Словно ожившая, снеговая глыба ползла по земле. Закутанный в белое, еле различимый в сумерках, припав к земле, полз враг. Вот он около ложбины. Не заметив притаившегося в ней пограничника, уходит все дальше от границы, в глубь леса.

Лес примыкал к селу. Туда извилистыми лесными тропинками пробирался нарушитель. Расчет был прост: завтра в селе выходной, праздничный день; колхозный базар; затереться в толпе, обезличиться, а к вечеру уже своим, приглядевшимся, двинуться дальше, в глубь страны, на выполнение преступного задания иностранной разведки. Ползли двое: нарушитель, а за ним пограничник. Все глубже в лес. Темнота помогла сократить расстояние. Теперь они почти рядом. Мгновение — и Андрей обрушился на нарушителя. Борьба была недолгой.

Высокий, еще молодой мужчина, рыжеватый, в ватном пиджаке, в сапогах, теплой шапке, стоял перед начальником погранотряда. В углу комнаты лежал его недавний наряд: в нескольких местах порванный белый халат. Андрей находился тут же.

— Борейко, обыщите его, — распорядился начальник.

Тощий бумажник, извлеченный из кармана, покорно лег на край стола. Больше ничего не было.

— Посмотрите, что в бумажнике, — сказал начальник.

И Андрей, открыв его, увидел комсомольский билет.