Миллионщик - [43]

Предложил, сделать княжеский щит шестигранным – в виде молекулы бензола, которая есть практически во всех моих соединениях, а внутренние связи молекулы в виде кольца, изобразить в виде Уробороса – дракона или змея, свернувшегося в кольцо и кусающего себя за хвост – древний символ, идущий еще с Соломоновых времен, который позже был символом алхимиков в поисках философского камня. У символа Уробороса есть много толкований и все они положительные – это и вечная жизнь и круговорот в природе и мудрость и много еще чего.

— Но в нашей геральдике символа Уробороса никогда не было, – возразил художник, видимо, ему было жаль с эфиопами расставаться, а мне что – с эфиопами на дверце моего будущего автомобиля ездить?

— Нет, уже случался, вы ошибаетесь. Жена императора Павла Петровича, Мария Федоровна была неплохим медальером и знатоком геральдики и на день рождения тещи, Екатерины Великой, собственноручно вырезанным Марией Федоровной стальным штемпелем, было отчеканено двадцать медалей, несколько золотых, остальные из серебра. На медалях с латинским девизом, к сожалению, не помню его, на лицевой стороне был Уроборос. Надеюсь, хоть одна медаль осталась в Мюнцкабинете Эрмитажа?[63]

— Так кто же Уроборос: дракон или змей?

— Я понимаю ваш вопрос: дракон – символ добра, змей – зла, но Уроборос в самых древних египетских изображениях – просто змея, а змея, в том числе, и символ мудрости и спутник бога врачевания Асклепия. Учитывая медицинскую направленность большинства моих изобретений, я бы согласился на змею, и никаких лапок приделывать не надо, ни двух, ни четырех.[64]

Так и решили, художник быстро набросал новый щит: внутри разместил свернувшегося кольцом Уробороса, а за щитом поместил крест-накрест сложенные шпаги, именно рукоятками вниз, а не вверху.[65] Я заметил, что, если учитывать эфиопскую географию моих воинских подвигов, то можно использовать образ эфиопского меча:

— У меня такой есть, как символ власти командующего – выглядит вот так, – и я нарисовал слегка изогнутую саблю кеньязмача. Но сражался я не с такими же эфиопами, а с итальянцами, так что шпагу можно оставить или сделать европейский прямой меч вместо нее.

Высокие вельможи, ознакомившись с бумагами, сказали, что они в порядке и их вполне удовлетворили. Собрались было уходить, но я спросил графа, не знает ли он кого-нибудь, кто продает в Петербурге дом или особняк, достойный княжеского титула его владельца. C удивлением узнал, что поступило указание его величества присмотреть мне за счет казны что-нибудь приличное и над этим сейчас работают специальные люди. Естественно, содержание дома будет за мой счет, но дарственная на недвижимое имущество мне будет вручена если не на днях, то в ближайшее время. Вероятно, будет даже выбор из двух-трех предложенных вариантов.

«Вот и слава Богу, – подумал я, – одной заботой меньше, раз есть специально обученные люди».

Сановники покинули нас, забрав грамоты, и мы в течение получаса согласовали с герольдмейстером все детали герба: щит получился правильным шестигранником, внутри свернулся алхимический змей Уроборос, все вместе напоминает молекулу бензола или головку болта. Поле щита разделили пополам: одна половина желтая, как ТНТ в виде порошка (напомню, что тринитротолуол на заре его синтеза в середине XIX века использовался как желтый краситель), другая половина щита – пурпурная как «Царьградский пурпур» и напоминает о царском происхождении Маши – все со смыслом. Подписал эскиз, что все меня устраивает и, простившись, пошел на выход, где мне сказали, что напротив, в Главном штабе меня ожидает генерал Обручев Николай Николаевич.

Обручев представил мне двух офицеров – полковника Артамонова, посла в Эфиопии и начальника конвоя миссии есаула Краснова. Сказал, что словарь пошел в набор и на днях типография выпустит сто его экземпляров: для членов миссии, библиотек Главного штаба и Академии наук, несколько экземпляров передадут в Русское Географическое общество, Московский и Петербургский университеты и библиотеку ВМА.Потом генерал попросил нас занять одну из адъютантских комнат и меня три часа расспрашивали про Эфиопию, причем оба офицера старательно записывали. Артамонова больше волновало кто есть кто при дворе негуса, а Краснова – путь до Аддис-Абебы, несмотря на то, что их обещали встретить в порту Массауа.

Рассказал, что дорога из Массауа значительно проще, чем добираться из Джибути через пустыню. Если остались рельсы проложенной декавилевской железной дороги, то треть расстояния можно проехать на поезде, если рельсы сняли, то все равно осталась хорошая ровная насыпь до форта Мэкеле, сделанная моими пленными итальянцами и тигринья. Попросил присмотреть за крестом – памятником на могиле персонала русского госпиталя, которые были убиты итальянцами, пометил, где это на карте. Какую-то примитивную карту в Главном штабе все же сделали, более подробную в провинции Тигре и схематичную от Мэкеле до Аддис-Абебы.

— Более подробные сведения об участке от Мэкеле до Аддис-Абебы должны быть у бывшего штабс-капитана Андрея Букина, который поменял русское подданство на эфиопское и перешел на службу начальником штаба негуса, где его зовут «Андрэ».