Миллионер - [9]

Конкретной грезы у меня не имелось, однако почему-то был уверен: мой друг запустит меня на орбиту новых авантюр. Откуда такая вычура взялась, право, не знаю. Возможно, от мысли, что случайных встреч не бывает, и, если мы столкнулись на этом магическом бережку, то и последствия этой встречи должны быть самые удивительные.

Жаль, что я не ясновидец. Был бы им — бежал с того чарующего бережка, как от холеры. Увы, признаков ясновидения, как и признаков крупного ума, не замечалось, о чем я, естественно, не знал и поэтому по-прежнему терся на родном солнышке, не ведая горького горя, и ждал мокрого Сухого, чтобы повторить свою просьбу о трудоустройстве.

— Сидишь? — помрачнел тот, выходя из реки, как бог древнегреческого эпоса. — Вот настырный, как гвоздик в туфле, — играл мышцами и трицепсами. — Что с тобой делать, зануда?

— Терпи, — брякнул я, — и помоги своему ближнему.

— Иди в бригаду.

— Не. Я ещё жить хочу.

— А мы что делаем?

— Вы ходите по лезвию ножа,? не был оригинальным.

— А ты хочешь и рыбку съесть и на сучок сесть? — обиделся Василий.

— Кстати, я на нем сижу, на сучке, — заметил я. — А вот рыбку палтус я бы покушал.

Мой товарищ по счастливому детству выматерился на всю округу, пугая вяленьких, как вобла, старушек на лавочках, и высказал мысль о том, что нахала в моем лице проще пристрелить, хотя и жалко пулю. Я отвечал, что человека надо любить таким, какой он есть, и не обращать внимания на его недостатки, которые, при благоприятном ходе событий, превращаются в достоинства. Василий понял, что разговаривать со мной у него нет никаких интеллектуальных сил, и капитулировал:

— Черт с тобой! Но в последний раз! Предупреждаю!

После чего мы по-братски обнялись и на том порешили: он — ищет, я жду.

И через недельку дождался. Вернувшись из булочной, где на последние копейки прикупил тортик «Вафельный», узнал от миленькой губастенькой Жанночки, любительницы медового минета, что меня по телефону искал какой-то Вася, который в грубой форме, козел такой, потребовал, чтобы я ему перезвонил — срочно.

Я взялся за телефон, а рыжая девушка за вафельный тортик. Вот за что люблю всех своих любимых, так за их естественность. Будет рушиться весь миропорядок, а им хоть бы что: вспахивают постель, как пахари пашню, потом грызут черствый тортик, а после болтают глупые безделицы:

— Ты меня любишь?

— Люблю, — рычу и перебираю цифры на аппарате.

— А как любишь?

— До гроба, — вру. — Черт, занято.

— Дурачок, я свободна, — стряхивает с губок крошки. — И вся твоя.

Делать нечего: извлекаю на свет Божий свой личный кляп — и болтушка умолкает. И я могу заняться делом. Наконец, слышу в трубке знакомый голос:

— Ну?

— Гну.

— А это ты, барбос, — радуется Сухой. — Есть работенка не пыльная, но ответственная.

— Это кем?

— Трейдером.[1]

— Кем?! — и неосторожно дергаюсь. — А-а-а! Больно же!..

— Чего? — удивляется мой друг. — Чем там занимаешься, пельмень?

— Споткнулся.

— Травишь, спотыкач, — хохочет собеседник. — Небось, свою душу заложил в чужую пасть?

— Ближе к делу, Вася, — требую я.

— А ты… дальше от тела.

— Иди к дьяволу! — ору я. — Кто такой трейдер или я за себя не отвечаю!

Посмеиваясь, товарищ коротко излагает суть: тот, кто торгует на валютном рынке — торгует своими деньгами. Услышав такое объяснение, я нервничаю: у меня нет грошей, последние потратил на вафельный тортик.

— Любовь к бабам и сладкому погубят тебя, Слава, — говорит полукриминальный друг. — Через час жду у барахолки ЦСКА. Постарайся быть один.

— Ты о чем? — делаю вид, что не понимаю.

— Без любительницы вафель, — отвечает. — А то тебя знаю: всегда путаешь дело с телом.

Я нечленораздельно мычу: садистка миндального минета добивается того, что мое тело и моя душа уносятся к звездным россыпям, о которых так мечтал в пыльной обывательской Калуге великий Циолковский.

Правда, после несколько мгновений прекрасный полет прерывается, и астролетчик вынужден вернуться на грешную землю, где его ждут текущие проблемы.

Впрочем, проблема одна — деньги. Вернее, их отсутствие. От мировых войн, революций, экономических депрессией до семейных скандалов — во главе угла все они, проклятые.

Человечество только и занято тем, чтобы добыть для счастья, как можно больше нарезанной бумаги. Правда, одному индивидууму не хватает рублика на бутылку с бесланской водочкой, а другому миллиона для скупки всей алюминиевой, скажем, промышленности. Но это уже мелкие детали нашего шишковатого быта.

Я принимаю душ и рассуждаю о том, сколько конкретно тугриков мне нужно для гармоничного развития своей нестандартной личности.

Думаю, вечнозеленый «лимончик» меня бы устроил. Оторвал бы на распродаже бронированный лимузин и катал бы плюшевых шлюшек по столице. Туда — обратно: тебе и мне приятно.

Эх-ма, мечты идиота! Жизнь тебя, Слава, не учит: за все надо платить. И плата эта — куски твоей клочковатой души.

— Я хочу с тобой, — капризничает губастенькая толстушечка.

— Там стреляют, — отмахиваюсь. — Поехали, если не хочешь больше жить и любить.

— Я тащусь, — не верит, но вспоминает, что её надо ехать на дачу в Тырново, где надо травить дустом гадов на огороде.

Чмокнув доверчивую дурочку, покидаю её общество и тороплюсь в подземку, удобную для перемещения по жаркому городу. Скрежет и вой электропоезда напоминает мне наши детские игры. Однажды я вырвал Васю, сломавшего ногу при неудачном падении, из-под стального боя скорого. И мы, лежащие на гравии замусоренной насыпи, нервозно посмеялись, когда поняли, что наши тела могло размолотить до кровавых до шариков. Не тогда ли укрепилось наше братство?