Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - [14]

— Я жду в аэропорту уже больше получаса. Я думал, ты приедешь за мной.

— Я забыла.

— Да-а? — удивился он. Может, причиной была двумерность изображения, но на мгновенье лицо Афины показалось ему чужим и враждебным. — Ну, так я тебе напоминаю. Приедешь ты или нет?

— Как хочешь, — ответила она, пожимая плечами.

— Если для тебя слишком сложно, я возьму в аэропорту болид, — холодно сказал он.

— Хорошо. До встречи. Изображение расплылось, напоминая рой цветных светлячков, которые помчались в глубь серых бесконечностей.

Карев пощупал гладкую кожу на подбородке, и в нем поднялась, пронзая его навылет, мощная волна чувств. Только через некоторое время он понял, что это… печаль. Афина была, пожалуй, единственная из всех, кого он знал, кто вел себя со всеми абсолютно откровенно. При этом безо всяких угрызений совести выворачивая наизнанку смысл сказанных несколько минут назад слов, если это отвечало перемене состояния ее духа. Она могла купить дорогую вазу и в тот же вечер разбить ее вдребезги, могла уговорить его поехать на отдых в выбранный ею курорт, и, приехав туда, тут же рвануть назад. Неужели она годами паразитировала на его чувствах, клянясь, что ее любовь к нему ничуть не ослабнет после остывания, а потом, спустя неполную неделю после этого факта, могла отнестись к нему с нескрываемым презрением?

Он понял, что ответ на это вопрос однозначен: да.

Если Афина считает, что Карев минус секс равняется нулю, то он не ждал с ее стороны никакой игры. Она тут же с жестокой легкостью сказала бы ему это в глаза и принялась бы строить свою жизнь заново. Размышляя об остывании, он предвидел, что их супружество выдержит максимум год, однако допускал возможность, что оно продлится месяц или даже неделю. «Я должен ей все рассказать, — мысленно внушал он себе. — Я должен немедленно ехать домой и рассказать всю правду о Е.80».

Толкнув плечом дверь, он вышел из будки и побежал нанимать болид. По дороге домой, мчась под многотонным давлением сжатого воздуха, он мысленно повторял, что скажет ей. Пробы, взятые Баренбоймом, показали хорошие результаты, значит, он, Карев, является и бессмертным, и мужчиной. Значит, их супружество начнется заново и может выдержать неопределенно долгое время. Он собирался сказать ей правду, продемонстрировать ее всей силой своих бедер. «У нас будут дети, — мелькнуло у него в голове, и мысль об этом умерила дрожь его пальцев. — Как только кончится действие последней противозачаточной таблетки, которую я принял, мы подумаем о ребенке…»

Когда Карев ставил нанятый болид в сквер, окружающий дом, окна дома-купола заполняла матовая чернота. Он вошел через главный вход и увидел, что внутри царит почти полная темнота, нарушаемая только блеском созвездий, высвеченных проектором на потолок. Все перегородки были убраны, и в первый момент он подумал, что Афина куда-то вышла, но тут же заметил, что она лежит на софе, глядя на переливающиеся огоньки звезд. Подойдя к пульту климатизации, он убрал затемнение с окон, впускал в комнату солнечный свет.

— Я уже здесь, — заявил он, хотя это было излишне. — Приехал как можно быстрее.

Афина не шевельнулась.

— Ты меня удивляешь, Вилл. Факт, что ты сделал из себя евнуха, нисколько не затормозил тебя. И это прекрасно, — сказала она с такой холодной яростью, что он даже испугался.

— Я должен с тобой поговорить, Афина. У меня для тебя новость.

— А у меня для тебя, дорогуша. Держи! — воскликнула она, бросая ему маленький, блестящий предмет, который он поймал в воздухе. Это был серебряный кружочек; на одной из его сторон виднелось красное пятнышко.

— Ничего не понимаю, — медленно сказал он. — Это похоже на индикатор беременности.

— Это именно он и есть. Я вижу, что нейтрализация не повредила твоим глазам.

— Но я по-прежнему не понимаю… Чей он?

— Как это чей? Конечно, мой. — Афина села и повернулась к нему лицом. Ее левое веко явно опустилось. — Я лизнула его сегодня утром, и он вот так мило покраснел.

— Но это же невозможно. Ты не можешь быть беременна, ибо последний раз я принимал таблетку месяц назад и… — Карев замолчал, на лбу его выступил холодный пот.

— Наконец-то ты понял, — левый глаз Афины почти полностью закрылся, а ее лицо, застывшее, как у жрицы, выражало немую ярость. — Ты нисколько не ошибся относительно меня, Вилл. Оказывается, я не могу жить без регулярных сношений. Не прошло и двух дней после твоего отъезда, а я уже имела в твоей постели другого. Или лучше сказать, он имел меня в твоей постели?

— Я не верю тебе, — обессиленно сказал он. — Ты лжешь, Афина.

— Ты так думаешь? Тогда смотри, — она взяла с туалетного столика еще один кружок и с миной мага, делающего фокус, положила его себе на язык. В глазах ее появилось холодное веселье, когда она вынула кружок изо рта и показала его мужу. На той стороне, которая касалась языка, появилось в центре темно-красное пятнышко. — Что ты скажешь на это?

— Что скажу? Послушай, — все окружающее потеряло очертания, кануло в пространство, а сам он слушал, как его помертвевшие губы выплевывают на Афину все, что его сейчас переполняет. Он повторял все известные ему ругательства так долго, что они потеряли остроту от множества повторений.