Миллениум - [10]

— Баба у Айдан получилась. Смешная, однако…,- сказал Бильдыев.

— Где он, то есть она? — забеспокоился Павлов.

— Дрова рубит, злая шибко, — сказал Бильдыев и показал в сторону берега.

Алексхана Павлов застал у костра — тот устанавливал на треноге большой медный чайник и своим обычным хрипловатым голосом переругивался с шеф-поваром Рутением. Внешне гермафродит также нисколько не изменился. Те же вьющиеся каштановые волосы, большие карие глаза, вздернутый носик и полные чувственные губы.

— Привет, Алекс! И тебе Рутений желаю доброго утра и удачного дня! — приветствовал их Павлов.

При виде Павлова Алексхан густо покраснел и отвернулся.

— Алекс, подойди ко мне, — попросил Павлов, но тот не послушался и, путаясь в полах длинного платья из блестящей тафты и фая (шелка с двойным переплетением), побежал в лес. В три прыжка Павлов догнал Алексхана, схватил за плечи и рванул к себе.

— Что они с тобой сделали? Покажи! — строго приказал он.

Алексхан испуганно замотал головой, но затем, преодолев страх и смущение, подхватил подол платья и задрал выше бедер. Так и есть, пенис исчез! О том, что он когда-то существовал, напоминал холмик скопления жировой ткани, которая, вероятно, должна была со временем рассосаться. Но и интимных женских мест приятные черты Павлов не обнаружил — ни визуально, ни на ощупь. У Алексии, как теперь следовало называть гермафродита, была "костянка", то есть недоразвитый женский орган с инфантильными половыми губами. Такую девушку, даже если она прекрасна лицом и образована не только бы ни в какой гарем не взяли, но шансов выйти замуж не было никаких.

Глядя на Алексию со смесью жалости и отвращения, Павлов объявил ей, что отныне она никогда больше не наденет мужского платья, не будет заниматься мужской работой, и что вскоре основной ее обязанностью станет обучение дочери Верховного вождя орландов Ириски языку и письменности джурджени.

— Я лучше утоплюсь! — сказала Алексия и захныкала.

— Цыц! Будешь мне перечить, выдам замуж за Бильдыева! — пригрозил он ей и приказал немедленно отправляться в его каюту, будить гостей и заниматься приборкой помещения.

II

На Красные Камни Павлов и его спутники прибыли только под вечер, так как идти против течения при слабом порывистом ветре можно было лишь с малой скоростью. Только команда гребцов сушила весла, наслаждаясь отдыхом, как новый поворот румбом вынуждал срочно убирать паруса, хватать весла и грести, грести, чтобы галеру не выбросило на мель. Понимая, что гребцы совсем выбились из сил, Павлов приказал встать на якорную стоянку не у Главного причала, как он договаривался со своим будущим тестем, а у Перламутровой башни. Пока члены экипажа переодевались в праздничные одежды и готовились к высадке на берег, к галере на маленькой лодке-ялике подошел встревоженный старший сын Верховного вождя Кочубей.

Выяснив, в чем причина опоздания, Кочубей попросил немного подождать, и, примерно через час вернулся назад, но уже не на ялике, а на ладье Верховного вождя и предложил принять на борт "самых прекрасных помощников". Ими оказались пятнадцать девушек из отряда старших учениц под командованием Урсулы-воительницы.

Заметив, что Урсула тоже собирается сесть на весла, Павлов жестами пригласил ее к себе на капитанский мостик. Она очень удивилась, но приглашение приняла. Таким образом, через четыре года они снова встретились, хотя узнать своего милого друга в красавце джурджени в блистающих золотом доспехах она, разумеется, не могла. Так и подмывало Павлова заговорить с ней на языке орландов, но он изо всех сил сдерживался, употребляя вместо слов жесты и мимику.

Урсула заметно постарела, ссутулилась, через ее лицо, наискосок: с левого виска до правой нижней челюсти, — проходил глубокий шрам от раны, полученный ею прошлой зимой от медведя-шатуна, внезапно заявившегося на дальний дозор у реки Лопарь. С бурым мишкой ей удалось справиться, но следы этой схватки навсегда остались на ее лице. Про тот случай Урсула, правильно поняв его жест, вынуждена была "рассказать", в виде пантомимы. По правде говоря, Урсуле было лестно от того, что столь знатный господин удостоил ее своим вниманием и захотел с ней пообщаться. В какой-то момент их взгляды встретились, и Павлов почувствовал, как у него надсадно заныло сердце.

Получив подкрепление, экипаж "Эсмеральды", подбадриваемый музыкой и песнями, навалился на весла, и, примерно, за час, довел судно до главного причала, где уже с полудня собралась толпа встречающих. При появлении галеры Тезей-хана встречающие замерли. Замечательно стройные обводы корпуса, плавно перетекающие в грациозно изогнутые штевни, и резные позолоченные изображения сказочных животных на носу и корме вызвали неподдельное восхищение. Психологический эффект усиливали закатные лучи солнца, преломившиеся об отложения красного гранита. У зрителей, стоящих на берегу, возникло ощущение, что прекрасная галера словно спустилась с неба.

Под бравурную мелодию свадебного гимна композитора Шестипалого Павлов сошел по сходням на берег и стал подниматься по лестнице, вырубленной в стене каньона. Следом за ним шли "друг жениха" Бильдыев и его младшая жена Лисичка. Бильдыев давно мечтал о том, чтобы сбить со своего свата спесь, и с помощью Павлова, кажется, этого добился, давая понять, что приходится знатному гостю орландов не просто шафером, но и "братом по жене". Гонорий быстро сориентировался в ситуации и шепнул своей дочери, как ей следует себя вести.