Милитариум. Мир на грани - [111]

– И что? Ты в день больше льюдей убивать!

– Да. Потому что я – солдат. А ты – обыкновенная убийца. Убирайся, Иония. Надеюсь, ты спасешься. Но я тебя видеть более не желаю. Никогда.

– Лев мой…

– Вон, – прошипел Эдесян.

И она отступила. Растворилась в темноте. Старший унтер-офицер даже не стал проверять, заперла ли дверь.

За ним пришли на рассвете.

Провели по лестницам, через длинную залу, мимо широкого окна – а во дворе крепости его добровольцы на разминку вышли, кто их теперь учить станет? – завели в кабинет, где уже сидели четыре офицера, включая Аствацатурова. Судьи, они же – обвинители. И никакого адвоката, разумеется.

– Допг’ыгались, ун-дег.

На всё расследование – сорок восемь часов.

– Ольга жива?

– Садитесь, старший унтер-офицер, – подполковник Олег Дерин, председатель военно-полевого суда, кивнул на стул. – Вы обвиняетесь в попытке убийства высокопоставленной особы, а именно – графини Ольги Александровны Ремской.

– Попытки? Значит, живая?

– Слово предоставляется уважаемым судьям.

– Мы все пг’екга-асно видели, что стаг’ший унтег-офицег Гаспаг Эдесян пог’гяз в женских г’азбогках. Пг’исутствующие на пг’азднике наблюдали, как Гаспаг Эдесян поил ггафиню чаем, в котог’ом после обнаг’ужили г’едкий яд. Кг’оме того, айсогкую беженку по имени Иония со дня отг’авления ггафини никто не видел. Подозг’еваю сг’овог с целью устг’анения неугодной единицы. Добавлю также, что постг’адавшая была обнаг’ужена в постели подозг’еваемого. Видимо, хотел пг’оконтг’олиг’овать пг’оцесс.

– Что с Ольгой? Она поправится?

– Вы лучше о себе подумайте, старший унтер-офицер, – отрезал подполковник. – Чаем графиню поили?

– Да, ваше высокоблагородие, но я понятия не имел…

– Просто: да или нет?

– Да.

– Как видите, подозг’еваемый пг’изнался…

– Гаспар!

– Нельзя сюда, нельзя… Ваши высокоблагородия, я пытался ее не пустить, – молодой солдатик развел руками, а Ольга, бледная, с кругами под глазами, прислонилась к стене, прижала руку к груди.

– Он не убивал. Я клянусь вам! Мне айсорка чай подала, Гаспар позже подошел. Всё беженка, проклятая. Я ее на базаре с беглым османом видела, она боялась, что выдам. А Гаспар вообще ничего не знал об этом, а то бы она и его…

И упала без сил.

Дыма без огня не бывает.

Обвинение в убийстве с него сняли, но приказ о поступлении Эдесяна в Школу прапорщиков отменили.

– Извольте зайти ко мне в штаб, – капитан Виктор Аствацатуров сиял, как новая монета.

Эдесян зашел, проигнорировав «Вольно», застыл на пороге, вытянув руки по швам.

– Вы понимаете, ун-дег», я человек бла-агог’одный. Двог’янин, понятно вам? – Он достал стопки, из которых они пили с Вардгесом, достал коньяк. – Я пг’ежде всего – за спг’аведли-ивость. И я убежден, что пг’оцесс по вашему делу завег’шился спг’аведливо. Бег’ите стопку и г’адуйтесь, что живы.

И опрокинул в себя коньяк.

– Коли пег’ед ггафиней вы чисты, так тому и быть. Но в офицег’ы должны идти люди – бла-агог’одные. Понятно вам, соба-а… пг’остите, ун-дег?

Эдесян ответствовал, что понятно, и испросил разрешения идти. Стопка осталась нетронутой.

От капитана направился прямиком в госпиталь – к любимой. Сил у Голубки хватило лишь на один рывок – от койки до суда. Обратно унесли на руках.

Эдесян присел на стул, у постели юной графини. Ольга коснулась его руки.

– Я так расстроена.

– Чем? Я ведь жив.

– Но ты не станешь офицером.

– Велика беда!

Он задумался на минуту.

– А знаешь, Аствацатуров прав – паршивый из меня учитель.

– Что?

– Я за эту войну насмотрелся на всякое. Понял, что убийство убийству рознь. Иония меня многому научила…

– Она меня отравить пыталась!

– И этого я ей никогда не прощу. Но и она, и Ануш, и сотни других заставили меня посмотреть другими глазами на войну. Пусть Вардгес получает награды, мне они больше не нужны. Раньше турки были для меня врагами потому, что нам так сказали. Сейчас – из-за того, что они уничтожают мой народ. Не в бою, а подло, в спину. И народ Ионии тоже. В Ване я плохо обучил добровольцев. И эрзерумских – не так хорошо, как хотелось. Но я исправлюсь. Будут новые. Много новых. И полковнику больше не придется меня уговаривать. Я буду их учить и подготовлю наилучшим образом. И, если понадобится, возглавлю.

– Ты уйдешь из российской армии?!

– Пока не знаю. Но я не уйду от своего народа.

– А я – от тебя не уйду.

Ольга прижалась к нему, и Эдесян обнял ее, хрупкую, белокрылую. А перед глазами на одно лишь мгновение мелькнуло:

Черная голубка кружит высоко в небе.

Всё медленней и медленней, наконец, начинает падать.

Но даже на земле слышно, как с каждой секундой затихает сердце птицы.

И каждый удар отзывается словом: Гаспар… Гаспар… Гаспар…

…Боль затмила разум.

Сквозь пелену мути виднеются серые мундиры с золотыми поясами. Боль заставляет ее говорить. Рассказать, как ненавистны ей владельцы этих мундиров, как проклинала она турок, убивших родню и друзей, и как клялась отомстить. Как согласилась на предложение османского офицера, развлекавшегося с ней до утра: «Или ты с нами, или отправляешься вслед за семейкой», не из страха согласилась, а чтобы ближе к врагу быть. И когда вела русских тропою секретною, каждый их шаг был во имя ее мести.