Миленький ты мой... - [13]

Приложив палец к губам Марсель неслышно пересек комнату и прилег рядом с Таней. Она тихонько прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Марсель нежно взял ее за подбородок и, осторожно приподняв ее голову, заглянул ей в лицо. В глубине его глаз горели веселые огоньки, он улыбнулся и прижался губами к ее мягкому рту. Эта ласковая улыбка, перешедшая в поцелуй, подарила покой Таниной душе, она облегченно вздохнула и блаженно потянулась к нему всем телом.

Потом они долго лежали рядом, почти не шевелясь и тихонько переговариваясь.

— Что же мы теперь будем делать? — прошептала Таня, приподнявшись на локте и заглядывая Марселю в глаза.

Он погладил ее по щеке.

— …Просто жить, — Марсель внимательно посмотрел на нее.

В этот момент ему впервые пришло в голову, как много загадочного заключало в себе сознание Тани. Ему предстояло открыть для себя и понять этот таинственный мир.

Таня молча обдумывала его ответ. В ее представлении, жить — значило постоянно бороться за существование: ходить на работу, вставая затемно; после долгого трудового дня обслуживать себя и свою семью, если таковая имелась. Ни она сама, ни миллионы ее соотечественников просто не знали другой жизни. Единственным смыслом существования для них была борьба за хлеб насущный; судьба ни разу не сталкивала Таню с людьми, которые видели бы впереди что-то другое, иную цель, кроме поддержания и материального обеспечения собственной жизни, в самом простом, биологическом смысле этого слова. Она сама не заметила, как приобрела эту иную цель, сосредоточив все свои помыслы и усилия на другом человеке — Марселе, но вся их история — бегство, попытка вырваться из капкана, все равно сводилась к борьбе за выживание, пусть и не в обыденном, а в трагическом контексте.

— Мы с тобою будем ездить верхом, гулять в парке… Я научу тебя играть в большой теннис, — у тебя будет хорошо получаться, — Марсель демонстративно прищурился и оценивающе оглядел ее худое, но крепкое тело. В конце концов не выдержав, Марсель рассмеялся и сам же зажал себе рот, боясь перебудить всю прислугу.

Он изобразил свирепую физиономию и склонился над пытавшейся умерить порывы неудержимого смеха, Таней:

— К тому же, извольте вспомнить, мадмуазель, — я обещал вам счастливую жизнь кухарки, и вы не отказывались посвятить свое дальнейшее существование созданию борщей и пельменей, о которых я весьма наслышан! Кстати, мой батюшка — тоже страшный гурман! — и они уткнулись в подушки, корчась от молодого беспричинного смеха.

Простейшая истина открылась Тане: жить и выживать — совершенно разные вещи. Только в первом случае жизнь могла означать наслаждение всем, что могла подарить судьба.

9

Возвращение молодого барона де Бовиля в Париж из советских застенков, да еще и в обществе таинственной русской, могло бы стать главной сенсацией светского парижского сезона. Однако, скромность немногих посвященных в эту ситуацию спасла обитателей загородного замка от нашествия назойливых репортеров и визитов знакомых и полузнакомых людей, жаждавших услышать захватывающие рассказы о потрясающих событиях, которые были бы восприняты большинством в качестве устного авантюрного романа.

Таким образом, судьба подарила им время, свободное от суеты, столь необходимое и Марселю, и Тане для того, чтобы прийти в себя.

Марсель постепенно оттаивал, вживался в прежнюю обстановку, при этом даже не пытаясь забыть пять лет советского плена. Он понимал, что эти годы страданий и унижений сделали его совершенно другим. И если постоянная настороженность гонимого зверя, усвоенная им в лагере, где каждый неосторожный жест мог ему стоить удара сапогом в живот, а то и автоматной очереди в спину, постепенно оставляла его, то повышенное чувство собственного достоинства ему предстояло теперь пронести через все годы, ждавшие его впереди. Сейчас ему никого не хотелось видеть — даже самых близких из своих давних друзей, — он слишком устал и пока не нуждался в общении, которое компенсировалось тем редким слиянием душ, что существовало между ним, Таней и его престарелым отцом.

Спокойствие и любовь, царившие в этом родовом гнезде, расслабляюще действовали на Таню. Все вокруг было внове для нее, на каждом шагу ее подстерегали мелкие подвохи и трудности; дом был просто напичкан таинственными предметами, словно ловушками, расставленными специально для нее. Только добродушие и мягкосердечие немолодой прислуги, воспитанность и деликатность хозяев могли помочь ей выпутаться из каждой из подстерегавших ее западней, будь то неуправляемые краны в ванной комнате, которые явно были… себе на уме и стремились окатить ее потоками то горячей, то холодной воды, выбирая варианты по собственному разумению; или хитрые дверные замки, имевшие обыкновение захлопываться самопроизвольно и делать Таню пленницей тех мест, откуда она предпочла бы выбраться. А чего стоили многочисленные кухонные механизмы! Таня чувствовала, что никогда не научится пользоваться ими, и безумно завидовала той легкости, с которой с ними управлялась кухарка, в свою очередь удивлявшаяся Таниному стремлению облегчить ее исконную работу.