Милая, обожаемая моя Анна Васильевна - [9]

В сентябре 1915 г. Колчак вступает в командование, сначала временное, Минной дивизией; одновременно в его подчинение переходят все морские силы, оперирующие в Рижском заливе. Позже со всей дивизией он переходит туда, в Рижский залив. Но эти последние события происходят, так сказать, уже на глазах у Анны Васильевны...

5

Жизнь и деятельность А.В. Колчака не является темой данной вводной статьи26, и некоторые сведения из его биографии, доведенные до 1915 г., помещены здесь в расчете на читателя, который захочет прочесть книгу как целое - последовательно и не торопясь. Воспоминания Анны Ва-сильевны, непосредственно следующие за вводной статьей, и примечания, сопровождающие их, подведут - уже с ее стороны - к тому же 1915 г. и к тому же Балтийскому театру - к точке встречи А.В. Тимирeвой и А.В. Колчака во времени и пространстве. Дальше проследить за их судьбой на фоне людей и событий предстоит по примечаниям, которым редакторы-составители стремились придать некоторое единство в рамках всего тома. Голос комментаторов не может не включиться в происходящий на страницах этой книги многослойный диалог.

Вводная статья и комментарии, однако, даже в малой степени не претендуют на всесторонность и законченность, особенно в том, что касается каких-либо оценок. Мы, например, обходим общие взгляды Колчака на войну (война - "одно из неизменных проявлений общественной жизни", она одна из "наиболее частых форм человеческой деятельности, в которой агенты разрушения и уничтожения переплетаются и сливаются с агентами творчества и развития, с прогрессом, культурой и цивилизацией"27), переходящие в настоящую, как он сам пишет, "апологию войны"; не разбираем его политических симпатий и антипатий, не комментируем его отношение к демократии - как к западной, так и к российской.

Может быть, следовало больше остановиться на том, что отрывало Колчака от некоторых болей и бед тогдашней России, развернуто и с привлечением новых документов охарактеризовать колчаковский режим в Сибири, включая и непривлекательные его стороны (коррупцию, террор, политиканство и т.д.). Но все это слишком далеко увело бы от того, что является стержневым в публикуемом материале: от знакомства с личностями (а если глубже - то с парной личностью) наших героев, с их неповторимой (и внутренне нераздельной) судьбой.

6

Психологические аспекты нам более близки, нежели политические.

В связи с этим, нарушая хронологическую последовательность, забежим вперед и приведем свидетельства двух авторов, относящиеся к последнему, омскому периоду жизни Колчака.

Сначала слово барону А.П. Будбергу, нарисовавшему портрет "этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца".

"Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой; напротив - озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего"; "жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками; он жадно ищет лучшего решения, но своего у него нет, и он болтается по воле тех, кто сумел приобрести его доверие... жалко адмирала, когда ему приходится докладывать тяжелую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует действия, то как-то и тухнет, то закипает и грозит всех расстрелять, то никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников... вырвать у него решение очень легко, но нет никакой уверенности в том, что оно не будет изменено через полчаса докладом кого-либо из ближайшего антуража... скверно то, что этот ребенок уже избалован и, несомненно, уже начинает отвыкать слушать неприятные вещи...

Вечером адмирал разговорился на политические темы и выказал свою детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России; он смотрит на свое положение как на посланный небом подвиг и непоколебимо убежден, что ему или тому, кто его заменит, удастся вернуть России все ее величие и славу и возвратить все отпавшие и отторженные от нас земли.

Он с восторгом рассказал случай с отказом принять предложение помощи Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать независимость Финляндии; когда же я ему высказал, что не было ли такое решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул, страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды. Несомненно, что это его credo"28.

Несколько выдержек из дневника Н.В. Устрялова за 1919 г.:

"Омск, 19 апреля (Великая Суббота)... Вчера в два часа дня был в соборе. Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и "чинов до четвертого класса включительно". Прошел удачно и стал напротив этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо. Физиономия не совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой какой-то, быстрые, черные глаза, черные брови, облик, напоминающий собою хищную птицу... Если вдаваться в фантазию, можно, пожалуй, сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока, обреченности... За всю службу он перекрестился один раз, да и то как-то наскоро, небрежно, да еще в конце, когда прикладывался к плащанице, дважды опустился на колени и крестился уже, кажется, как следует...