Миксы - [38]

Миксамёба в щепке проснулась, почувствовав дождь. Она разбухла, напитавшись водой, и плотная корка, покрывавшая её, лопнула. Миксамёба постояла, собираясь с силами, потом робко двинулась вперёд. На пути попалась спора какого-то гриба. Амёба ласково обхватила её, обняла, окружила собой и начала переваривать. Переварив, замерла – уснула.

Чуть позже её снова обуяла потребность звать. Она ползла, оставляя за собой невидимые нити акрозина, и по этим призрачным дорожкам за ней следовала другая миксамёба, следом за нею – ещё одна.

И пара опять слилась.

Валерик лёг спать.

Он уже проваливался в дремоту, когда Лера вышла из своей комнаты. Валерик приоткрыл глаза и смотрел, как её тёмный силуэт неуверенно движется по комнате.

Она подошла к его кровати, приподняла одеяло, забралась, укрылась, прижалась тонким прохладным телом. Две тёплые струйки воздуха из её ноздрей еле заметно щекотали Валериков висок. Иногда Лера набирала воздуха в грудь, словно хотела что-то сказать и никак не могла решиться. Потом она, кажется, что-то шепнула Валерику на ухо. Он повернул голову, чтобы переспросить, и тут она поцеловала его в губы и прижалась так тесно, как никогда никто не прижимался раньше.

У Валерика никогда прежде не было женщины.

Целоваться, да, приходилось. Это было на втором курсе. В общежитии отмечали день рождения одногруппницы, была вся группа и ещё какое-то количество незнакомых и разнузданных людей. Помещение было тесным, сизым и дымным. Кто-то всё время дёргал грязную светлую занавеску, которая условно разделяла комнату на прихожую и спальню.

Молодых людей тут было совсем мало, и Валерик чувствовал повышенное внимание к себе. Возле него сидела Верочка, которая совершенно его не интересовала, но, кажется, вбила себе в голову, что он хочет встречаться с ней, но стесняется из-за комплексов. Она постоянно брала Валерика под руку и прижималась к его боку так, что он чувствовал пухово-мягкую Верочкину грудь.

В середине вечера, оглохнув от музыки и ослепнув от разъедавшего глаза сигаретного дыма, Валерик выполз в коридор. Тут тоже было не очень приятно: на выставленных в коридор партах сидели какие-то подвыпившие люди. Сигаретный дым витал и здесь. Валерик пошёл ещё дальше и наконец свернул в какой-то аппендикс возле пожарной лестницы. Здесь было открыто окно.

Тут было тихо: не слышно было ни музыки, ни слитного гула голосов, только стучали по полу каблуки: за Валериком шла Вера.

– А я знала, – сказала она, – что ты улизнёшь и будешь ждать меня где-то тут. Ну ладно, не стесняйся... Я же не против. Видишь?

Вера подощла, обхватила Валериково лицо ладонями и, привстав на цыпочки и назойливо потянув его самого вниз, поцеловала в губы.

Валерик хотел бы, чтобы этого не происходило, но не знал, как уйти. Потом им овладело что-то вроде болезненного любопытства, и он поддался, приблизился к Вере, обнял и ответил: неуверенно, робко – как умел. Его трясло от возбуждения, но возбуждение было болезненным, мучительным, совсем не приятным. Он почувствовал облегчение, когда и в этот отросток коридора ввалилась толпа, и пришлось уходить. Потом дождался, пока Вера отойдет в туалет и, не прощаясь, смылся.

Вера отлавливала его ещё пару раз после занятий и настаивала, чтобы Валерик провожал её до дома. Он покорно шёл, чувствуя, как она отчаянно виснет у него на локте. Потом целовал её на прощание и, не поддаваясь на уговоры зайти, бежал домой, к Лере.

Наконец Вере и самой надоели бесплодные приставания, надоело бегать за смешным и нескладным парнем, которому она вдруг оказалась безразлична, и она отстала. Правда, обиделась и перестала разговаривать.

С Лерой всё было по-другому. Возбуждение не било ознобом, не заставляло трястись руки – оно толкало вперёд, к ней, вытесняло все мысли, наполняло тело живой горячей кровью. Он ничего не понимал, когда целовал её, не видел, не слышал и не мог себя контролировать, но смысл был в том, что он и не хотел ничего другого: только целовать Леру.

Она легла рядом и прижалась к нему всем телом, закинув на его бедро чуть согнутую ногу, и на Валерика нахлынула паника неизвестности. Он задыхался от перемен, которые происходили в нём. Он переживал страшную ломку, словно был черепахой, которая пытается свернуться, как ёж. Что-то в его душе ломалось, корёжилось, лопалось. Он не пережил этого в юности и успел окостенеть и утвердиться в привычках. Он привык жить так, как привык. И чувствовать себя немного несчастным, чуть-чуть обойдённым – тоже. И вот Лера ломала и жгла то, чем он был. Это было страшно.

Сердце колотилось, как сумасшедшее, так что было тяжело дышать. Лера, словно услышав бешеный стук, легонько погладила Валерика по груди. Она по-прежнему молчала, двигалась медленно и нежно, словно понимая, как ему трудно.

Валерик поднял руку и коснулся ладонью Лериной спины. Оказалось, это трудно – сделать простое движение, когда она рядом. Рука показалась ему такой тяжёлой, что он боялся опустить её, чтобы не сделать Лере больно.

Лера улыбнулась. Он не видел её лица в темноте, но почему-то почувствовал, что она улыбнулась.

Валерик провёл рукой вверх, к Лериным плечам, всё ещё едва касаясь её кончиками пальцев. Она не вздрогнула, не оттолкнула. Тогда Валерик потянулся губами, ткнулся в Лерин висок, поцеловал ухо, спустился вниз по шее, к плечу. Всё это робко, словно боясь разбудить её и проснуться самому.