Миксы - [34]

– Да, да, – Лера кивала, слегка стукаясь головой о Валерикову грудь, а потом подняла лицо, прижала ладони к его щекам, так что прохладные пальцы коснулись висков, и начала лихорадочно целовать, попадая губами в лоб, в глаза, в подбородок, а потом прижалась к Валериковым губам.

Он ответил, но жар, волнение и дрожь не настигли его на этот раз. Чувства, казалось, подчинялись ему теперь. Валерик стал старшим и ведущим, сам удивился своей взрослости и тому, как Лера подчиняется ему, меняет свой лихорадочный ритм на его размеренный и спокойный.

– Мне на работу... – сказал он наконец.

– Иди, – просто ответила она, и в её голосе не было ни капли обвинения в том, что он опять уходит и опять оставляет её одну.

День, вслед за ночью, оказался жарким.

Миксамёбе приходилось не сладко. Она жаждала влаги и не могла думать о любви. Она замерла на месте и погрузилась в дремоту. Никого больше не звала, и её никто не звал.

К вечеру она стала покрываться жёсткой коркой, чтобы сохранить в худеющем тельце остатки влаги. Просто приникла к одному из волокон внутри щепки и, казалось, умерла.

Вечер следующего дня пах разогретой смолой, пьянил ароматом хвои и сохнущих трав.

Валерик стоял возле самой калитки и вглядывался в подлесок за забором лагеря: Лера только что скрылась там.

Он верил и не верил ей одновременно, и очень тревожился.

И вдруг белая Лерина майка, загорелые ноги и короткие тёмные шорты замелькали слева на тропе, словно она пробежалась вдоль забора, пролезла сквозь другую дыру и, сделав круг, возвращалась теперь домой.

Сердце Валерика стукнуло и радостно забилось. Он представил себе крепкий чай с конфетами, темноту за окном, тихий разговор, приглушённый смех, и, может быть, ещё один поцелуй...

Но это была не Лера. Девушка, которая шла по тропе была примерно того же возраста и того же роста, но её волосы были чуть темнее, бёдра – шире, ноги – немного короче. Она словно была Лерой, но попроще, без изыска, без шарма. И распущенные волосы девушки лежали ровно и строго, темнели на плечах блестящими прядями, не спутывались в медовые паутинки арцирии.

Валерик потерял к ней интерес, как вдруг, почти поравнявшись с ним, девушка остановилась. Валерик повернул голову направо: там стоял бомж. Несмотря на жару, на бомже была синяя спецовка, с плеча которой, как аксельбант, свисал подсохший мох. На ногах белели кроссовки с чёрной щетиной коматрихи. Бомж раскинул руки, словно пытался поймать девушку, как футбольный мяч. Она сделала робкий шаг вправо, чтобы обойти его, но и он двинулся в ту же сторону. А потом, словно не в силах больше ждать, кинулся прямо на девушку. Та визгнула и прыгнула к Валерику. Валерик пропустил её мимо себя, на участок, и тут же захлопнул калитку.

Забор был глухим, а высматривать бомжа через узкие щели, припав лицом к доскам, казалось глупым, и Валерик с незнакомой девушкой просто стояли на лужайке, глядя друг на друга.

Потом Валерик сказал:

– Валерий, – и протянул руку для рукопожатия, хотя никогда в жизни так прежде не делал. Он понял это, смутился, попробовал убрать руку, но девушка пожала, улыбнулась и сказала:

– Лёля.

Её ладошка была мягкой и прохладной, и это оказалось очень приятно.

– Вы не могли бы меня проводить? – спросила Лёля. И голос у неё тоже был мягким и прохладным, как только что застеленная постель.

– Проводить... – Валерик в растерянности потёр лоб. Его собственная рука была горячей и шершавой, и он подумал про Лерину ладонь: та бывала горячей, но не сухой, как раскалённый песок, а живой, как верхние лепестки огня, или как искажённый, колышущийся над костром воздух. И ещё она была тонкой и рельефной. Неуловимой, но при этом удивительно реальной, состоящей их натянутых, как струны, жил и тоненьких, но жёстких косточек.

– Проводить не могу... К сожалению... У меня ребёнок... Там... – и, отняв ладонь ото лба, Валерик указал на дом.

– Ваш ребёнок? – непонятно для чего уточнила Лёля.

Можно было оскорбиться, но она так легко и открыто улыбалась, что Валерик вдруг почувствовал себя с ней удивительно свободным.

– Нет, – он разулыбался, – племянник. Просто он маленький, спит, а никого больше на даче нет. А хотите, пойдёмте в дом, я вас чаем напою. Кстати, со второго этажа видно дорогу. Попьем чаю и поднимемся посмотрим, ушёл бомж, или нет.

Лёля легко согласилась, и пока шла рядом с Валериком по дорожке, он подумал, что она очень естественная. Настолько естественная, что кажется, будто она была тут тысячу раз.

Он оставил гостью на кухне, а сам пошёл взглянуть на малыша. Данька спал, высунув ножку из кровати. Валерик улыбнулся, и вдруг почувствовал, что Лёля стоит сзади. Она подошла тихо, неслышно, но её присутствие чувствовалось, словно вся она была устроена так, чтобы, не дай бог, не напугать внезапным появлением. Она улыбнулась, увидев малыша, и, почти не глядя, подхватила синие махровые ползунки, кое-как брошенные Лерой на спинку стула. Разгладила их, сложила, и так же, не глядя, вернула обратно.

– Хорошенький! – шепнула Лёля. – Пойдёмте чай пить. Я там чайник уже поставила.

На кухне уже пыхтел чайник. Валерик достал из шкафчика заварку.