Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - [36]

Как-то перед летними каникулами преподаватели сидели на перемене в учительской, негромко разговаривали и заполняли классные журналы. Неожиданно в коридоре послышался голос директора гимназии Гавриила Алексеевича Новочадова. Он вошел, ведя с собой Мишу Шолохова.

– Откуда вы взяли такую манеру – заглядывать в учительскую и наблюдать, что делают преподаватели? – строго спросил он.

Мальчик немного смутился, но ответил спокойно:

– Мне нужно узнать, какую отметку выставит Адам Романович Слапчинский.

– Вы что, не успеваете по математике, по физике?

– У меня по этим предметам пять.

– Тогда зачем вы пришли?

– Об этом меня просил Гриша Лелекин, мой товарищ. Дома у него спрашивают отметки, а он их не знает, и его наказывают.

Гавриил Алексеевич посмотрел на Слапчинского, но тот, уткнувшись в журнал, не поднял даже головы, будто и не слышал, о чем идет речь. Новочадов знал, что этого догматика и рутинера в гимназии зовут «человеком в футляре», и в душе соглашался, что преподаватель действительно похож на чеховского героя.

Отметку Миша не узнал, угрюмый Адам Романович так и не назвал ее. Но поступок воспитанника понравился директору.

– Добрый мальчик. О товарище больше, чем о себе, заботится. Добрый и смелый! – проговорил он после того, как Миша ушел.

Латинский и греческий – эти «мертвые» языки юный Шолохов не любил. Не любил и закон божий, хотя и учил его из уважения к Дмитрию Ивановичу Тишанскому.

Дмитрий Иванович – высокого роста, стройный, с красивыми тонкими чертами лица, всегда подтянутый, аккуратный – нравился Мише. Дома, сняв с себя облачение, в обыкновенных брюках и в рубаке-косоворотке, он вовсе не походил на строгого законоучителя. И он, и Софья Викторовна, невысокая блондинка с вьющимися волосами, были внимательны, заботливы не только к своим детям, но и к Мише Шолохову. После обеда Софья Викторовна выпроваживала Алешу, Елочку, Клаву и Мишу на свежий воздух «гулять и резвиться». А вечером дружная семья слушала рассказы Дмитрия Ивановича или музыку. В доме Тишанских ценили живопись, на стенах просторных комнат висело немало репродукций картин великих русских художников, и о каждой из них Дмитрий Иванович мог рассказать много интересного. Порой он садился за рояль или брал в руки гитару и начинал петь русские и украинские народные песни. У него был отличный тенор.

Сын священника, Дмитрий Иванович получил духовное образование, но по складу характера, своим интересам и жизненным идеалам был человеком светским и широко образованным.

Он сам предложил Мише Шолохову пользоваться своей библиотекой. И после этого все чаще и чаще, когда дети уходили на прогулку, Миша оставался за чтением книги. Он дольше других не ложился спать, облокотившись о стол, подперев голову руками, сидел за «Вечерами на хуторе близ Диканьки» Гоголя или юмористическими рассказами Чехова, лирикой Пушкина, Лермонтова. В переводе читал Гейне, Гете, Гюго, произведения многих других зарубежных писателей и поэтов.

Иногда Клава и Елочка просили Мишу почитать вслух, и он охотно исполнял их просьбу. Тогда к ним присоединялся и Алеша. За несколько вечеров они прочитали «Робинзона Крузо» Дефо, потом Некрасова, Тютчева… Особое впечатление произвели на него «Военные рассказы» Льва Толстого.

Однажды, небывало задумчивый, он ушел из дома сразу же после обеда и вернулся лишь с закатом солнца. Дмитрию Ивановичу сказал, что был у Дона, в шести верстах от города, там, где в Дон впадает Богучарка.

– И что же ты там делал? – поинтересовался Тишанский, вглядываясь в мальчика.

– Сидел… Вспоминал… Думал… – с расстановкой ответил Миша.

– Вспоминал? – удивился Дмитрий Иванович. – Что? Кого?

– Петра Первого, – улыбнулся Миша.

– Ты изволишь шутить над стариком? – тоже с улыбкой спросил Дмитрий Иванович.

– Нет, правда. Вы потом узнаете…

Директор гимназии Новочадов был частым гостем у Тишанских. Вдвоем с Дмитрием Ивановичем они устраивали домашние концерты. Гавриил Алексеевич – превосходный скрипач. Когда он играл, его открытое, выразительное лицо преображалось, пышные усы подергивались, руки дрожали, глаза увлажнялись…

На одном из таких домашних концертов, когда объявили антракт, Алеша выхватил из рук Миши тетрадь и с криком: «Он написал рассказ! Он написал рассказ!» – стал носиться вокруг стола, убегая от друга.

– Алеша, что такое? – повысил голос отец.

– Миша написал рассказ, – запыхавшись, проговорил Алеша и отдал Дмитрию Ивановичу тетрадь.

– Ну хорошо. Погуляйте, а мы с Гавриилом Алексеевичем побеседуем и прочитаем Мишин рассказ, – сказал отец, выпроваживая ребят на улицу.

– Посмотрите, как пишет этот мальчик! Будто сам был сподвижником Петра Первого…

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Гавриил Алексеевич.

Он раскрыл тетрадь, а окончив читать, сказал:

– О, хитроумный Одиссей! Как будто он и корабли строил, и плыл на них по Дону до моря, и с турками сражался у Азова… Удивительный мальчик!

А «удивительный мальчик» вместе с Алешей бродил в это время по ярмарке. Ему было интересно наблюдать гулянье веселившейся толпы, вслушиваться в живую пестроту речи донских казаков, богучарских крестьян, приезжих украинцев, разной гильдии купцов, цыган…