Михаил Щепкин. Его жизнь и сценическая деятельность - [25]

Щепкин сам любил горячо поспорить, но не раздражаясь и не желая во что бы ни стало настоять на своем, а лишь с тем, чтобы уяснить вопрос. В спорах он иногда вскрикивал и напирал на спорившего с ним, заставляя его прижиматься к стене, а сам продолжая осыпать его доказательствами своей мысли. Щепкин рассказывал весело, остроумно и увлекательно о самых разнообразных предметах и случаях. Он, по его выражению, знал жизнь русскую «от лакейской до дворца», и это давало ему богатый материал для рассказов. Помимо интереса, который возбуждался содержанием рассказов, Щепкин привлекал общее внимание замечательным мастерством передачи. Перед слушателями проходили живые лица, каждому из которых рассказчик придавал характерный оттенок. Некоторые из рассказов часто повторялись, но никогда не теряли своей прелести. Все примолкали, когда Щепкин начинал рассказывать: было ли это у него дома или у знакомых, было ли это в известной «литературной кофейне», где собирались писатели и артисты, или в английском клубе, где Щепкин бывал в свободные вечера.

Когда Щепкин оставался дома один по вечерам или после обеда, то, облачившись в халат и заложив за спину руки, он медленно и лениво прогуливался в тишине по комнатам, изредка обмениваясь с домашними каким-нибудь шутливым словцом. Это было для него своего рода отдыхом, если он не хотел предаться настоящему отдыху, то есть заснуть. Образ жизни и привычки всей семьи были крайне просты. Из близких родных в семью Щепкина входили: старушка мать его, пережившая отца, брат, две сестры, жена, сыновья и дочери. Затем следовали: исстари сроднившаяся с семьей пожилая «девушка», жившая с детства в их доме и управлявшая вместе с женой Щепкина хозяйством, старички и старушки, призреваемые Щепкиным, семья Барсовых, наконец те из молодежи, которые подолгу гостили в доме Щепкина и по близкому знакомству делались своими. Дети Барсова, старинного друга и сослуживца Щепкина по провинциальной сцене, воспитывались вместе с сыновьями Щепкина и получили высшее образование. Для такой семьи нужен был целый дом. В начале 30-х годов Щепкин, призанявши денег, приобрел себе дом близ Каретного ряда, в Спасском переулке, со старым большим садом, где и прожил до конца 40-х годов, когда дом пришлось продать и переселиться на квартиру.

Жизнь в семье Щепкина шла свободно, спокойно. Глава семьи, помимо обычного своего радушия, и тем был всем дорог, что никогда не напоминал никому из призреваемых о своих благодеяниях, никогда не брюзжал на молодежь и не стеснял ее ничем. И молодежь всегда платила ему, со своей стороны, тем, что держала себя с ним дружески и откровенно. Обычаи домашней жизни сохранились старые, завезенные из провинции, – до игры самого Щепкина с детьми в бабки включительно. Но в то же время каждый посторонний наблюдатель мог сразу заметить, что, при всей видимой пустоте образа жизни, главу дома и большинство его обитателей занимают и высшие интересы – вопросы науки и искусства. Особенно это становилось заметным, когда в доме бывали, – а это случалось очень часто, – члены тех избранных кружков, в которых вращался Щепкин. Наиболее близкими в числе «домашних» знакомых Щепкина из этих кружков были: Гоголь, Белинский, Грановский, Аксаков, Погодин, Перевощиков, Катков, Кетчер.

Несмотря на недостаточность первоначального образования, Щепкин по ясности и широте взглядов, по высоте убеждений стоял на высшем уровне общественного развития, что в соединении с его огромным природным умом ставило его в ряды передовых людей того времени. Кружок тогдашней интеллигенции тяготел к Щепкину как к объединяющему центру. Талант и личные его качества уважали люди не только различных, но и противоположных направлений. Философы, эстетики и политические экономисты, славянофилы и западники были одинаково близки со Щепкиным. Очень оригинально это было выражено наглядным образом на юбилейном обеде в честь Щепкина. Среди многих подарков, поднесенных тогда юбиляру, был серебряный поднос, на котором стояли западнический бокал и славянофильский ковш. Во время юбилейного обеда представители того и другого направления обходили с этим подносом столы, предлагая всем выпить и из бокала, и из ковша – в знак общего единения на великом празднике искусства.

Уважение к Щепкину было общее и вполне искреннее. Темные слухи, говорит один из современников, робко выходившие откуда-то, что Щепкин будто бы интриган и ловко, и льстиво умеет подделываться к начальству и к сильным мира сего, были с негодованием заглушаемы его друзьями.

Что же вызывало эти слухи? Может быть, то, что Щепкин обладал необыкновенною гибкостью и ловкостью ума и открыто признавался в этом. Надо ли было заинтересовать богача в пользу несчастного, приобрести протекцию какого-нибудь влиятельного лица для благого дела, выхлопотать у начальства какое-нибудь улучшение для театра, – он умел затронуть слабые стороны каждого, ставил его иногда перед необходимостью исполнить просьбу, не отступался от дела, не уладив его, и говорил: «Недаром меня называют малороссом, – при случае я умею схитрить». Многим не нравились в Щепкине его ласковость со всеми, уверенья в любви даже малознакомым лицам, способность часто умиляться и плакать. Но хотя оно и было так, однако нельзя видеть тут что-нибудь поддельное. Слезы лились из его глаз, как результат излишне развитой сердечной чувствительности, а в старости и просто от расстройства глазных нервов. Ласковое же обхождение со всеми, желание каждому сказать приятное слово вполне соответствовали его душевной доброте.