Михаил Ломоносов. Его жизнь, научная, литературная и общественная деятельность - [20]
Вскоре по возвращении двора в Петербург Ломоносов решается подать прошение о назначении его профессором Академии. Шумахер передал эту просьбу в собрание академиков, которые посчитали, что “поданные от г. адъюнкта учения его специмены достойны профессорского звания”. Тогда же академик Гмелин объявил, что он готов уступить Ломоносову кафедру химии, ибо сам он слишком занят натуральной историей. Узнав о таком определении академиков, Шумахер послал представление в Сенат, причем просил, за неимением в Академии президента, утвердить Ломоносова профессором химии. Сенат утвердил это представление 7 августа 1745 года.
Став академиком, Ломоносов не отставал от своих товарищей в борьбе против Шумахера. Возвратившийся к управлению Академией советник канцелярии стал действовать еще самовластнее прежнего и своим дерзким обращением заставил ученых жаловаться на него в Сенат. Ломоносов вместе с Мюллером неоднократно подавал в Сенат представления от имени всех академиков. Проступки, в которых обвинялся Шумахер, были все те же, что и в 1742 году: самовластие, ничтожные успехи Академии в учебном деле, безотчетное употребление академических денег на свои расходы или на вспомоществование свойственникам и приятелям. Но Сенат не обращал никакого внимания на эти жалобы, вероятно, потому, как выразился Ломоносов, что ученые “приобыкли быть всегда при науках и, не навыкнув разносить по знатным домам поклонов, не могли сыскать себе защищения”.
Убедившись, что канцелярия оставляет его просьбы об устроении химической лаборатории без последствий, Ломоносов обратился к академическому собранию и побудил его подать просьбу об этом прямо в Сенат, помимо канцелярии.
С 1746 года Ломоносов начинает выступать как общественный деятель: он затрагивает вопросы образования русского юношества и вообще распространения просвещения в России. Еще 17 октября 1745 года Сенат в указе об издании ломоносовского перевода “Экспериментальной физики” Вольфа предписывал нашему профессору читать лекции на русском языке. Такое распоряжение становится понятным, когда прочтешь следующие строки в предисловии к указанному переводу: “Сия книжица почти только для того сочинена и ныне переведена на российский язык, чтобы по ней показывать и толковать физические опыты…” Канцелярия распорядилась об исполнении упомянутого предписания Сената, но Ломоносов ни в этом, ни в следующем году не читал лекций по физике, хотя и готовился к ним. Так, он просил академическое собрание выдать ему физические инструменты, которые будут ему нужны при чтении лекций; затем, он предложил, чтобы студенты прилежнее посещали аудитории и чтобы Академия хлопотала через Сенат о присылке большого числа учеников из Невской и Новгородской семинарий. После того как в Академию вступил новый президент, граф Кирилл Разумовский, академическая канцелярия разослала уведомление о предполагавшихся лекциях по всем учреждениям, в которых могли найтись охотники слушать их. Ломоносов составил приглашение любителям физики. Лекции предполагалось читать дважды в неделю, по вторникам и пятницам, по два часа в день. Но почему-то этим первым чтениям на русском языке не суждено было осуществиться ни в этом году, ни в следующих.
Тем не менее выполненный Ломоносовым перевод “Экспериментальной физики” Вольфа заслуживает такого внимания, что о нем следует сказать несколько слов.
В предисловии, которое переводчик прилагает к своему труду после посвящения его графу Михаилу Воронцову, Ломоносов весьма ясно и толково рассказывает об успехах наук в XVII и начале XVIII столетий. “Славный и первый из новых философов Картезий, – говорит наш профессор, – осмелился Аристотелеву философию опровергнуть и учить по своему мнению и вымыслу. Мы, кроме других его заслуг, особливо за то ему благодарны, что он тем ученых людей ободрил против Аристотеля, против себя самого и против прочих философов в правде спорить и тем самым открыл дорогу к вольному философствованию и к вящему наук приращению… В новейшие времена науки столько возросли, что не токмо за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли того надеяться. Сие больше от того происходит, что ныне ученые люди, а особливо испытатели натуральных вещей, мало взирают на родившиеся в одной голове вымыслы, но больше утверждаются на достоверном искусстве. Главнейшая часть натуральной науки физика ныне уже на одном оном свое основание имеет. Мысленные рассуждения произведены бывают из надежных и много раз повторенных опытов…”
Не следует забывать, что это говорилось в то время, когда в России во всех духовных училищах, этих почти единственных тогда рассадниках просвещения, царила еще схоластика и Аристотелево учение, к тому же в искаженном виде, пользовалось безусловным авторитетом. Весь перевод “Физики” сделан ясным, простым и точным языком, при этом Ломоносов ввел множество новых научных терминов, из которых многими мы до сих пор продолжаем пользоваться. Вообще надо сказать, что наш знаменитый поэт был великий мастер слова. По своему простому, ясному и в то же время изящному языку Ломоносов, выражаясь фигурально, стоял целою головою выше своих современников. Это достоинство за ним признавала Академия и сплошь да рядом поручала ему не только переводить различные сочинения, но и исправлять труды специальных переводчиков. Иван Голубцов, бывший товарищ Ломоносова по Заиконоспасскому монастырю, считался одним из лучших переводчиков своего времени. Его перевод “Краткого введения в геометрию” Георга Крафта был отдан для исправления Ломоносову, и последний исчеркал своими поправками всю рукопись Голубцова.
