Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - [278]
Всю зиму и весну Хайме чувствовал себя плохо, часто простужался, его знобило.
— Береги себя, Джимми! — уговаривала его Конча. — Ты очень исхудал. Купи себе градусник и, как только почувствуешь жар, ложись в постель.
Тьерри купил термометр, часто его ставил и неизменно объявлял:
— У меня тридцать восемь, но это пустяки. Я иду в кафе.
С наступлением лета появилась и потребность в садах Буэн-Ретиро, как выражались некоторые завсегдатаи. Сезон открылся гастролями итальянской оперетты. Заходя в парк, Хайме больше не присоединялся к своим прежним приятелям. Иногда он с тоскливым и отсутствующим взглядом подходил к их компании, несколько минут молча стоял и вновь удалялся. Хайме беспокойно бродил по парку, следя за маркизой. Он стал ее тенью. Люди наблюдали, как он расхаживает взад и вперед и проделывает какие-то нелепые, странные маневры. Некоторые, например доктор Гевара, сочувствовали ему. Друзья Пеньи Монтальво смотрели на него с удивлением.
LVI
В ту пору в Мадриде было совершено сенсационное преступление, вызвавшее особенно много толков в садах Буэн-Ретиро. Приятели Тьерри оживленно и подробно обсуждали происшествие. Первые две-три недели после открытия парка в нем каждый вечер видели таинственного незнакомца. Это был странный старик, с густыми, тронутыми сединой волосами, с крашеными черными усами и эспаньолкой, на вид настоящий щеголь: грудь колесом, он ходил словно затянутый в корсет, сюртук в талию, узкие со штрипками брюки, столь модные во времена романтизма, и лакированные ботинки на высоких каблуках. Таинственного сеньора звали дон Флорестан дель Рай. Сюртук, брюки в обтяжку, штрипки, цилиндр, суковатая трость светлого дерева, вызывающий взгляд — все говорило о том, что перед нами осколок эпохи романтизма, герой рисунков Ортего>{297} из иллюстрированных журналов или из романов с продолжением, выходивших в середине века. Голос у дона Флорестана, человека-мумии, человека-раритета, был хриплый, простуженный и вечно недовольный. Он всегда находил повод с кем-нибудь поссориться — то с капельдинером, то с соседями, но тогда, когда перед ним заискивали, становился любезен, и если это был к тому же простой смертный: носильщик, капельдинер, извозчик, — дон Флорестан щедро давал на чай. Скупостью он, по-видимому, вообще не страдал. Дон Флорестан прогуливался по аллеям парка, с угрюмым видом покуривая сигару, потом усаживался на скамейку и сидел в одиночестве, словно отделенный от остальных людей толстой стеной. Дон Флорестан был ростовщиком и, вероятно, полагал, что люди питают к нему неистребимую ненависть — неизбежную спутницу его ремесла; но это был мизантропический самообман, так как почти никто в толпе не был с ним знаком и не знал, чем он занимается. К тому же другие, куда более безжалостные ростовщики нередко считали себя достойными гражданами и добрыми христианами, заслуживающими всяческого уважения. Почти никто не видел, чтобы дон Флорестан с кем-нибудь беседовал, однако иногда он прогуливался в компании биржевика-иностранца, скорее всего еврея, краснолицего, лоснящегося от жира, свиноподобного субъекта, ходившего вразвалку, по-утиному.
Однажды вечером, в начале сезона, дон Флорестан, проходя мимо Тьерри, поздоровался с ним и вежливо улыбнулся.
— Как! Вы знакомы с этим зловещим стервятником? — осведомился у Хайме доктор Гевара.
— Да.
— Кто он?
— Банкир и ростовщик.
— У вас с ним дела?
— Да, я продал ему несколько сборников документов мадридского муниципалитета в издании Эрлангера, которые никто не хотел брать.
— А он их купил?
— Да.
— На хороших условиях?
— На очень хороших.
— Как его зовут?
— Дон Флорестан дель Рай.
— Ну, разве можно ему носить такую фамилию? — сказал Агилера. — Это же прямо насмешка над ним. Подобное имя пристало скорее герою рыцарского романа>{298}: оно так похоже на разных Флоризелей Никейских и Фелисмартов Гирканских.
— Это его настоящее имя. Другого у него нет.
— У ростовщика — и такая фамилия! Дон Флорестан дель Рай. Лучше бы его звали Флорестан дель Ад — он же лихоимец!
— Что поделаешь! — ответил Тьерри. — Когда ребенка крестят, еще никому не известно, кем он станет — папой римским, генералом или ростовщиком.
— Этот Шейлок, видимо, не знает жалости?
— Нет, я не считаю его Шейлоком. Со мною он вел себя очень прилично.
— Вас он боится, как пасквилянта, — заметил Агилера и процитировал несколько строк из «Всеобщего танца смерти»>{299}, адресованных собратьям дона Флорестана:
LVII
Дон Флорестан дель Рай был весьма примечательным человеком, о котором рассказывали множество неправдоподобных историй. Считали, что он очень стар; говорили, что ему уже за восемьдесят, а иные клялись, что почти девяносто. Выглядел он всегда очень подтянутым: по слухам, он носил специальный пояс или корсет, позволявший ему сохранить осанку, красил волосы и румянился. Вероятно, так оно и было. Дон Пако Лесеа знал его и поддерживал с ним отношения. По-видимому, он когда-то просил у него взаймы, но безуспешно. Говоря о своей молодости, дон Флорестан вспоминал Нарваэса
