Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - [268]

— Какая скотина! Животное!

— Я и сейчас не понимаю поведения мужа, не знаю, почему он так поступал: то ли не отдавал себе отчета в том, что делает, то ли просто свихнулся. Он бездельничал, скучал, лез на стену и, наконец, видимо, решил, что единственный выход из положения состоит в том, чтобы самому стать пошляком и меня сделать такой же и довести до исступления.

— И ты не питаешь ненависти к этому негодяю?

— Нет. Скорее — жалость.

Хайме напрасно убеждал ее в том, что такого ничтожного человека не следует жалеть. Конча была из тех женщин, которые не умеют ненавидеть. Оправдывать же себя у нее были все основания: да, она любила развлечения и легкую жизнь, но никогда не сошла бы со стези добродетели, если бы ее не толкнули на это.

Заключая разговор, Тьерри сказал:

— Ты не любишь меня так, как я тебя. Моя любовь слепа и безумна. Я думаю только о тебе одной.

Тьерри по характеру был человеком властным, но подчинить себе Кончу ему не удавалось — она была слишком гибка, слишком независима. Хайме мечтал стать полновластным хозяином ее жизни, но на это у него не было ни прав, ни сил.

XLV

Было просто непостижимо, каким образом маркизу де Вильякаррильо, столь заурядному и безобидному на вид, могла прийти в голову сатанинская идея развратить свою собственную жену, о чем говорила Конча. На распутника он ничем не был похож. В своем кругу он слыл человеком веселым, остроумным и оригинальным. Он когда-то учился во Франции и в молодости прожил некоторое время в Англии.

Конча мирилась с беспутством мужа, считая брак свершившимся фактом, восставать против которого бессмысленно. Даже если бы развод был разрешен, она, вероятно, не потребовала бы его.

С тех пор как Вильякаррильо фактически расстался с женой, он разговаривал с нею шутливо-непринужденным тоном, как с доброй приятельницей. Она же не принимала мужа всерьез и внимательно слушала его только тогда, когда речь заходила о денежных делах.

Снедаемый ревнивыми подозрениями, Хайме часто, особенно по вечерам, бродил по улице, где жила Конча.

— Джимми взбрело в голову изображать из себя ночного сторожа, — шутливо говорила она своей подруге маркизе де Агиляр.

— Ах, бедняжка! — восклицала та в ответ. — Ты совсем свела его с ума.

— Нет, я тут ни при чем. Это он сам готов потерять голову.

— Что с него возьмешь! Он же влюблен.

Наступила зима, и Конча Вильякаррильо с мужем, как обычно, уехала в свое андалусское именье. Хайме пал духом и совершенно потерялся. Подавленность перемежалась у него с приступами ярости. Конча часто писала ему, он отвечал длинными письмами, жалуясь на свою судьбу и уверяя, что не может жить без возлюбленной, что ему нужно видеть ее. Сочиняя свои послания, он весь отдавался сентиментальному красноречию, неистовому и необдуманному.

Почерк Кончи выдавал ее истинно женскую натуру: строки, кое-где расцвеченные милыми орфографическими ошибками, были словно нацарапаны мушиной лапкой. Писать она не любила, письмо старалась сделать покороче и неизменно заканчивала словами: «Меня зовут. Сейчас отправляется почта, так что продолжать нет времени. До свидания!»

Хайме не раз приходила мысль порвать с Кончей, но это были лишь бесплодные рассуждения. Как только он понял, что она жаждет разрыва еще больше, чем он, в нем поднялась настоящая буря: он умирал от бешенства и ревности. Нет, он ни за что на свете не согласится расстаться с ней, а если ему станут угрожать этим, выкинет что-нибудь безрассудное.

Наступил момент, когда узы любви, прежде невесомые и радостные, словно свитые из цветов, превратились для обоих в тяжелые цепи, в тягостные и мучительные оковы. Хотя никто из двоих еще не решался заговорить об этом хладнокровно и без обиняков, вопрос уже сводился к одному: кто первым порвет сложившиеся отношения и вновь станет свободным. Конча была готова к этому и с величайшей легкостью порвала бы связывавшие их нити; Тьерри же, напротив, все сильнее цеплялся за них и все больше погружался в бездну отчаяния, подозрений и бессильной ярости. Теперь уже не осталось никаких цветов: подобные чувства порождали лишь горькие, насмешливые и язвительные упреки.

Настало время, когда связь двух людей превратилась в источник постоянных терзаний и мук для них обоих. Конча считала, что жизнь ее должна протекать в свете и в кругу друзей и родных, Тьерри же строил свою жизнь, руководствуясь лишь любовными иллюзиями и индивидуализмом, который становился все более гипертрофированным и нетерпимым. Конча считала, что все мужчины одержимы животным и циничным эгоизмом, но прощала им это; однако сентиментальное упрямство Тьерри, которое изрядно досаждало и мешало им обоим, не суля никому из них пользы, казалось ей совершенно нелепым.

XLVI

Как-то раз Хайме встретил на улице одного своего нью-йоркского знакомого, служившего в былые времена в каком-то городке на Кубе и обвиненного в растрате. Этот грузный, приземистый астуриец с сильно загорелым лицом цвета айвового мармелада, с золотыми зубами и черными усами, кончики которых завивались почти до глаз, был человек со странностями. Звали его Хасинто Паласио дель Кампо, и он воображал, что в Испании ни у кого нет имени и фамилии прекраснее.