Миг столкновения - [64]

– Я?

Виви резко разворачивается, глаза сверкают. Щелкает пальцами – и раз, и еще раз, и еще. Может, она под кайфом? Не похоже. Под кайфом люди обычно вялые.

– У меня прилив вдохновения, а ты тут со своими грязными словечками! Я не пьяна, а если и пьяна, то не от алкоголя, а от искусства, от музыки, от жизни.

В общем, она меня потеряла. Если совсем честно – отпугнула. Раньше я думал, это меня надолго не хватит; оказывается, у Вив тоже проблемы. Если через несколько минут прежняя, беззаботная Виви не вернется, не спасет меня – я пропал.

– Извини, Вив. Я рад, что у тебя эмоциональный подъем. У меня-то наоборот, полная задница; но это же пустяки. Кому я нужен?

– Джонас, перестань. Обращаешься со мной, как с отрицательным персонажем из пьесы «Жалей меня, как я себя». Тоже мне, сценарист нашелся. Я не главная злодейка; я не прекрасная принцесса. Я – это я; я никому не принадлежу. И нечего меня ПРИНИЖАТЬ! ПРЕКРАТИ. ГРОБИТЬ. МОЮ. ТВОРЧЕСКУЮ. ЭНЕРГИЮ.

Следует нереально громкий щелчок пальцами.

– Тебе ее не уничтожить! Я все равно прорвусь!

Вот что я за последние пять минут усвоил: по части крезанутости Виви Александер никому не переплюнуть. Представьте шкалу настроений; от тоски до блаженства. Так вот, Виви не знает середины. Дубасит по мне своими спадами и подъемами. Возносит до небес. Опускает ниже плинтуса. В данный момент так ненавидит меня, что вполне может испепелить взглядом. Чувство взаимно, я выскакиваю из спальни, с грохотом захлопываю дверь.

* * *

Через несколько минут я трясусь от бешенства у Феликса на пороге. Мысль бежать к Феликсу возникла спонтанно, плана у меня нет. Катаклизм разразился, но еще не стихли подземные толчки.

Пожалуй, лучше убраться.

Поздно. Слышится голос Элли.

– Джонас, ты?

Элли – со шлангом в руках, залитая закатным солнцем – появляется из-за угла. Бежать; бежать отсюда без оглядки.

– Я уже почти все полила, – говорит Элли. – Подожди секунду, ладно?

И вот я стою на дорожке, как идиот. Впрочем, почему «как»? Идиот и есть. Элли направляет струю воды на красные георгины и рудбекии. Мама раньше любила цветами заниматься. Полив был в числе моих обязанностей. В этом году все не так.

Элли закрывает кран, скручивает шланг. Есть куча причин, почему мне нравится Элли, почему она мне нравилась даже в том возрасте, когда дружить с девчонками не принято. Элли – она такая добрая, что, наверно, могла бы оленей с ладошки кормить, как сказочная принцесса. И тем не менее Элли стукнула Патрика Лоуэштейна, когда тот обозвал ее старшего брата бабой. И не потому, что оправдывала Диего. Я точно знаю, ведь Элли крикнула Патрику: «Может, мой брат и слабовольный – а ты зато сексист!» В следующий миг Патрик от ее удара вдвое сложился. Я тогда подумал: молодчина Элли.

– Джонас, – говорит Элли, направляясь ко мне. – Ты что на пороге мнешься? Давай заходи в дом. Мама сейчас ужин разогре…

– Не надо. Спасибо, не надо.

Элли останавливается прямо передо мной. Взгляд скользит по моему лицу, слева направо, слева направо, будто Элли, страницу за страницей, читает меня. Что-то не так; не что-то, а много чего. Элли это мигом просекает.

– Пойдем-ка, Джонас.

Плетусь за ней к крыльцу. Невежливо не войти в дом и не поздороваться, раз уж меня сюда принесло. Впрочем, мне сегодня не до вежливости. Совсем не до нее.

Элли садится на качели, что установлены у них на террасе, хлопает по сиденью. Сажусь рядом. Элли поджимает ноги, пристраивает босые ступни с краешку.

Упираюсь локтями в колени. Не могу сейчас даже взглянуть на нее, поэтому закрываю ладонями лицо.

– Я наорал на Беку с Исааком. Обозвал их засранцами. Довел до слез. А потом… Виви… она даже не стала меня слушать… Господи, я ведь просто…

Пусть Элли выбранит меня. Нет, она не может – она в церковь ходит. Тогда пусть задаст сто раз прочесть «Аве, Мария». Я ведь на исповеди, следовательно, мне нужно отпущение грехов.

Элли гладит меня по спине. В первые пять секунд мои мышцы напряжены даже больше, чем до разговора. Грудная клетка ходит ходуном, как от рыданий. И, хотя я и не думал рыдать, становится легче.

– Джонас, ты лучший в мире брат. Всякому случается повысить голос. Не переживай.

– Мне стыдно. Я себя чувствую…

– Виноватым, да? Это ничего. Бека и Исаак знают, что ты их очень любишь. И вот что я тебе скажу. Ты все пытаешься не показывать младшим свое горе; но, может, лучше пусть они видят, а?

В детстве мама тоже гладила меня по спине. Наверно, в этом все дело. Очевидно, что я устал от роли родителя. Я тоже нуждаюсь в заботе. Неловко это признавать, но мне порой хочется стать ребенком. Да, я помню: мне семнадцать. Не к лицу в этом возрасте ждать поглаживаний по спине и уверений, что все образуется. И что я, вопреки собственным ощущениям, вовсе не наворотил дел.

Слов я по-прежнему не нахожу, поэтому Элли продолжает гладить меня.

– Знаешь, в прошлом году я готовилась к контрольной по математике, а Лина все ко мне приставала: поиграй да поиграй со мной в лего. Только сосредоточусь – вот она. «А час уже прошел? Уже можно играть?» В итоге она меня достала. Я велела ей заткнуться и прогнала из комнаты.

Решаюсь отнять ладони от лица. Уже не так страшно смотреть в глаза Элли.