Мифы, предания и сказки Западной Полинезии - [13]

Ротуманский Мауи напоминает и микронезийского Мотикитика, и полинезийского культурного героя, ротуманские астральные мифы обнаруживают существенно больше сходства с меланезийскими и микронезийскими. В целом же ротуманская мифология по сложности приближается к полинезийской, более развитой, чем мифологии Меланезии и Микронезии. В то же время она, несомненно, архаичнее полинезийских мифологий и, как представляется, прошла менее сложный путь развития, чем мифологии Самоа или Тонга. Этим отчасти объясняется композиционное расположение материала: сборник открывается ротуманскими мифами, сказками и преданиями, за которыми следуют собственно западнополинезийские.

* * *

Одна из существенных отличительных черт полинезийской мифологии (в сопоставлении с мифологиями других океанийцев) — наличие достаточно большого количества абстрактных понятий. Так, в самоанском мифе творения (№ 23) фигурируют Даль, Бесконечность, Протяженность, Простор, Дух, Дума, Мысль и т. д.

Для полинезийской мифологии характерно также совмещение в одном мифе нескольких этиологических мотивов. Иначе говоря, происхождение некоего объекта или явления возводится одновременно к нескольким первоисточникам. Для мифологий Океании вообще свойственно называть ряд источников одного и того же явления или объекта. Так, рыбы могут появляться из пучины моря, создаваться богами, рождаться земной женщиной, твориться из тела человека. Но, пожалуй, только в Полинезии такое переплетение этиологических мотивов возможно в рамках одного мифа или одной песни. В самоанских или тонганских песнях творения [27] небесные боги создают человека на небе, затем, сойдя на землю, из останков червя, растений или глины творят других людей. Существуют рассказы, по которым одни сорта таро (или других культурных растений) добываются с небес, а другие происходят с земли или из-под земли.

Этиологических мифов, связанных с растениями, особенно много, и это неудивительно: все растения, о которых идет речь в этих мифах, составляли естественный, с детства привычный элемент окружения всякого островного жителя. Каждое растение имело свое предназначение, свое название, а многие помимо бытовых наименований получали и особые, поэтические.

Итак, растения появляются из разных источников: падают или оказываются сброшены с неба, доставляются на землю из подводного или подземного мира — обиталища духов и первопредков, реже — приплывают по океану из чужих краев (это может быть и трансформацией предыдущего мотива, и свидетельством исторического факта появления тех или иных растений на островах), вырастают на могиле умершего родственника, происходят от земной женщины (чудесное рождение). Растения — это начало человека, его предки: люди либо происходят от них, как в ниуэанском мифе (№ 103), либо создаются из их корней, обрубков, черенков, листьев.

Возможно, уже из этого перечня этиологических мотивов видно, насколько рассматриваемая здесь мифология ориентирована на структурирование мира по вертикали. Горизонтальное представление подчас либо вообще игнорируется, либо сводится к данному локусу, в то время как вертикали "верх — низ" придается огромное значение. Выделяются подземные или подводные миры, один или несколько небесных миров. Герои поднимаются вверх, на небо, по чудесному дереву (например, в № 15), в решающие моменты карабкаются на скалы и горы (ср. № 9). В известном сюжете о китах (черепахах, акулах) и неблагодарном Каэ (№ 12, 64, 96) его в качестве наказания кладут на гору, сложенную из корзин (в ротуманской версии — просто на возвышение в доме, служащее постелью), это тоже прохождение вертикали "верх — низ", но уже как элемент погребального обряда (см. об этом в [7]).

Наиболее отчетливо стремление к членению мира по вертикали сказывается в полинезийском представлении о небесных мирах (ср. № 23, 106). Мы приведем здесь тонганскую песнь о небесах, весьма интересную в этом отношении:

Слушай, о поющий, слушай,

Я расскажу о небесах.

Вот первое, вот второе небо.

Их Мауи толкнул, чтобы стали выше.

Резко, с натугой они подались!

Нам, людям, отведены два края —

Предел небесный и нижние земли.

А в небе третьем и в небе четвертом

Живут невидимые и свободные.

И еще есть небо — небо дождя,

Оно закрывает чистое небо.

В пятом же небе и в небе шестом

Живет тонущее в крови солнце,

И с ним живут там малые звезды,

Что чередой идут друг за другом,

Подобно цветам одного ожерелья.

Снизу на них взирают люди...

В небе седьмом и в восьмом небе

Живет Хина, живет Синилау;

И это, должно быть, небо грома,

Там могучий рождается голос,

Гремящий гневом в преддверье несчастья.

Девятое же и десятое небо

Устланы перьями дикой цапли...

[30, с. 18].

В полинезийской мифологии небеса были жилищем высших богов, богов — покровителей ремесел (№ 106-108) и некоторых легендарных предков. В отличие от Восточной Полинезии, где пантеон включал плеяду небесных богов, по значимости равных друг другу (Тане, Тангароа, Ту, Ронго [28]), в Западной Полинезии почитался прежде всего Тангалоа, и подчас он один.

В мифах Западной Полинезии Тангалоа многолик и выполняет множество разных ролей: он и демиург, и бог света, и властелин моря, и хозяин радуги или ветра. У ниуэанцев (как, по-видимому, и у мориори, вымершего народа островов Чатем) он считался также богом войны, и именно ему возносились молитвы перед началом военных действий. Согласно ряду мифов, Тангалоа не бог, а поднявшийся на небо дух предка; нередко Тангалоа считается предком определенных вождей, недаром к нему возводятся генеалогии тонганских и самоанских "королей". На островах Вавау именно Тангалоа (а не Мауи, как в подавляющем большинстве других мифологий) приписывался подвиг вылавливания островов из-под воды; считалось, что первым выуженным островком был Хунга. Тонганцы почитали также Тангалоа, или Тангалоа-туфунга, — патрона плотников.