Мифы и легенды народов мира. Том 4. Древние славяне - [106]

спасти меня может!»

Раньше, чем месяц

на небо вышел,

цокот копыт

стал за окнами слышен.

«Боже мой, боже мой,

к нам едет кто–то!..

Вот уж подъехал,

стучится в ворота».

«Еду, невеста моя,

за тобой я,

нет без тебя мне

в могиле покоя.

Встань, моя милая,

с белого ложа,

бросить должна ты

ненужного мужа».

«Мужа–то нет

у меня никакого.

Ты мой любимый,

не знаю другого!»

«Встань же, невеста,

скорей одевайся,

времени мало

осталось в запасе.

Конь быстрый, как выстрел, —

не дохлая кляча, —

сто миль до утра

мы с тобою проскачем».

За город ночью

они выезжали,

там странные гости

их свадьбы ждали.

Доехали так они

и до погоста:

«Откройтесь–ка вы,

гробовые ворота!

Откройтесь пошире,

я знаю — есть место,

везу я на свадьбу

млáду–невесту!»

И черные двери

немедля открылись,

жених и невеста

в могиле скрылись.

При жизни не стали

супругами милые,

а вот могила

их соединила.

ЗАКЛЯТАЯ ДЕВУШКА Перевод М. Павловой

Течет речка, протекает,

ветки явора купает,

все мосточки залила,

лишь один не заняла.

Там охотничек все ходит,

панну за руку он водит.

Вот он яблочко сорвал,

кинул в воду и сказал:

«Плыви, яблочко, далёко,

вместе с волнами потока,

к самой мельнице, туда,

пусть несет тебя вода».

Только яблочко приплыло,

жернова остановило,

обмелела вдруг река,

затопила берега.

Почему колеса встали,

сердце тешить перестали,

почему они молчат,

покружиться не хотят?

Возле Табора у леса

жил охотник неизвестный,

в заповедник он ходил,

шляпу с перышком носил.

Пас оленей тонконогих,

любил девушек нестрогих.

Он оленю приказал,

чтоб на мельницу бежал.

«Ты беги, олень, скорее,

своей силы не жалея,

прямо к мельнице, туда,

где под явором вода.

Там под явором, страдая,

сидит панна молодая,

там стоит она грустна,

одинешенька–одна.

И колеса замолчали,

а от них и все печали.

Перед ней рога склони,

прыгай в воду, не тони.

Только до колес достигнешь,

там и яблочко увидишь,

рогом яблочко проткни

и обратно в лес спеши».

Ночь близка, олень несется,

вся земля под ним трясется,

рог то вскинет, то пригнет,

красно яблочко несет.

Плод охотник разрезает,

видит: птичка вылетает —

это панночка была,

та, что в яблочке жила.

ЗАБОЙ, СЛАВОЙ И ЛЮДЕК [31]

В Чехии славной шумит Черный лес, скала исполин, вздымаясь над лесом, вот–вот скроет свою вершину в облаках.

Могучий Забой стоит на ее вершине, стоит и обводит печальным взором земли вокруг горы. Грустные мысли навевает ему увиденное. Кажется, будто голубь воркует, но это плачет Забой.

Долго, очень долго стоял он в тяжелой печали. Наконец встрепенулся и помчался, как олень, вниз, в долину, по дорогам заросшим к своим друзьям и соплеменникам. У всех он побывал, от дома к дому всю землю родную обошел, каждому мужу сообщил по секрету тайну великую, богам поклонился и дальше в путь полетел.

День прошел, за ним другой, и когда на третий месяц проглянул сквозь сумрак ночи, собрались мужи в Черном лесу. Вскоре появился и Забой. Тогда все спустились в овраг глубокий, где лес дремучий стоит непроходимой стеной, где тайну великую могут услышать только земля да небо. Сел тут Забой на дерево упавшее, провел по струнам гуслей пальцами своими, и раздалась вещая песня:

— В глубине оврага пою я песню вам, мужи Чехии, обладающие сердцами братьев и взглядом огненным! Песня моя проистекает из самого сердца, а в сердце моем горесть засела змеею. Отца не стало, его Бог призвал. Жен своих вдовами покинул, детей сиротами оставил, старшего среди них не назначил, не молвил при смерти своего завета. А тем временем в отчизну нашу пришли чужеземцы, завладели страной и распоряжаются всем по воле своей иноземной. По своим чужеземным обычаям наложили бремя на чехов, на жен наших и детей, с утра самого раннего и до ночи поздней. Одну подругу присудили нам иметь на всю жизнь.

Выгнали воронов из рощ священных, богам велели поклоняться иноземным. Чеха неволят поклоняться им, обеты творить перед ними. Кто же теперь наших старых богов чествовать будет, кто принесет им вечерними сумерками еду и питье? Где наши предки являлись с пищей и дарами, где предавались святым молитвам, уже нет богов. От древ священных там остались лишь пни да сучья сухие.

Ах, Забой! Песня, спетая тобой, вырвалась прямо из сердца твоего горем объятого. Ты пел ее сердцам нашим, и сердца наши откликнулись на нее. Как старый Люмир силой песен своих и даром слога своего потрясал и весь Вышеград, и даже страны целые, так и ты потряс души, мою и моих всех братьев. Богам угоден певец, поющий песни такие. Пой, Забой, пой свои песни! Боги вложили в сердце твое дар воспламенять пением души людские.

Так говорил Славой. А в очах его уже огонь блистает. Видит это Забой и вновь заводит песню свою.

— Были двое юношей. Мужали они с годами, мужали и телом и душой. Часто уходили они в дремучий лес, где метали копья, бились на мечах и учились владеть всяческим оружием. Когда же они возвращались в отчий дом, то радостью светились их лица.

Птенцы оперились, тела их окрепли, души воспылали ненавистью к врагам, и полетели они в бой вместе с родной дружиной. Как буря неудержимая, навалились они на недруга, воинов вражеских поражая Перуном небесным. А как домой воротились, так с ними вернулся и благой час покоя, довольства и мира.